Эдуард Тополь - Охота за русской мафией

Конечно, это мог звонить кто угодно, но Питер и Билл были уверены: это Любарский. И значит, он появится сегодня или завтра.

Питер приклеил микрофоны к животу и к пояснице Родина и приказал:

– Надень штаны и пройдись!

Родин оделся и прошелся по кабинету, косолапя левой ногой, как циркулем.

– Прямо ходи! Прямо! – приказал Питер.

– Да у меня там уже рана! Три дня ношу! – скатал Родин.

– Fuck you! – жестко сказал Питер. – И ебать твои раны! Хочешь жить – носи! И ходи прямо! Ты понял?

Билл посмотрел на часы и сказал:

– О'кей, камрады. Пора.

Любарский вошел в мастерскую через распахнутые ворота гаража буквально на третьей минуте появления там Родина. Скорей всего он просто сидел на улице в машине, наблюдая издали, как Родин подъехал сюда на «шевроле», и тут же пошел за ним. Но теперь, в воротах гаража, Любарский остановился, привыкая к резкому переходу от августовского солнца на улице к полутемному и пыльному помещению бывшего склада, приспособленного под автомастерскую.

Билл локтем тронул Питера.

– Я вижу, – сквозь зубы сказал Питер, включая видеокамеру.

Оба лежали на полу, в «стакане» навесного кабинетика, Билл держал фигуру Любарского на мушке своего ружья. И почти забытое чувство commandos, чувство братства с партнером, которое так возбуждало и грело его в первые годы работы в ФБР, во время налетов на притоны и склады с наркотиками, вернулось к Биллу в эту минуту. Он видел, что Любарский, шагая в глубь мастерской, к Родину, держит руки в карманах пиджака.

Два вооруженных русских бандита сходились посреди грохота пневматических инструментов, меж разобранных «камаро» и «вольво», под которыми возились механики, и каждый из этих бандитов мог в следующий миг вытащить пистолет и открыть стрельбу.

Билл чувствовал, как его кровь пузырится адреналином и любовью к партнеру, которого он прикрывал сейчас дулом своего ружья. Да, конечно, вот уже год у них идет какая-то скрытая борьба за лидерство, и он не может удержать себя от постоянных подначек в адрес Питера и от злости на то, что Питер заставил его выйти на Большое жюри с теми телефонными счетами, и что русские звонят Питеру, а не ему, и что вся эффектная, полевая часть работы – на Питере, а ему, Биллу, досталась работа канцелярской крысы. Но сейчас вся эта ерунда ушла, словно ее волной смыло. Билл держал на мушке Любарского, но знал, что хоть краем глаза он должен видеть и Родина. Потому что в одном Питер прав: этот Родин такая же сволочь, как Любарский. Они оба прикатили сюда из этой ебаной России не для того, чтобы работать, как его родители и родители Питера, а для того, чтобы грабить, вымогать, обирать и убивать.

Любарский стал медленно вынимать руки из карманов, и Билл, разом вспотев, почувствовал, как палец стал мягко нажимать на курок.

Но Билл сдержал и палец, и дыхание. А Любарский вытащил из карманов пустые руки и усмехнулся своему «другу» Родину.

И Родин вытащил из-под полы пиджака пустую руку и протянул ее Любарскому. Они обменялись рукопожатиями.

– Лучшие друзья! – сказал Питер, держа в прицеле фигуру Родина.

Билл закрыл на секунду глаза и перевел дыхание. Он почувствовал, как пот стекает с его век. И еще – что он не ошибся тогда, в прошлом году, выбрав себе в партнеры Питера Гриненко. Они – хорошая команда, это бесспорно, или, как говорят русские в таких случаях, huli tut sporit!

Оба – и Билл и Питер – не слышали, о чем говорят Родин и Любарский, но видели, как Родин то вел Любарского в глубь мастерской, поближе к грохоту воздушного пистолета, с помощью которого механик вывинчивал из старой «камаро» проржавевшие гайки и болты, а то – подальше от этого механика, к месту потише.

– С-с-сука! – сквозь зубы выругался Питер по-русски, когда Родин, резко жестикулируя, снова повел Любарского в грохот пневматических инструментов.

Билл знал, что он имеет в виду. Конечно, этот мерзавец Родин играл свою роль так, как они ему велели: под напором угроз Любарского якобы нехотя соглашался добыть ему часть денег. Но он не хотел, чтобы «Наягра» записала весь его разговор с Любарским. Как только Любарский переставал требовать деньги и заводил речь о делах, не имевших отношения к фальшивому ограблению «Milano Jeweller's», Родин уводил его в грохот, чтобы заглушить разговор.

Но Билл и Питер уже ничего не могли с этим поделать. Они должны были только лежать здесь в пыли, духоте и шуме и держать в прицелах своих ружей обе эти фигуры – Родина и Любарского. И как только Любарский опускал руку в карман пиджака, их пальцы напряженно замирали на курках.

Через десять минут Питер и Билл почувствовали, что вспотели до нитки, до корней волос.

Через двадцать минут – что похудели каждый на десять паундов, нестерпимо хотят пить и что даже приклады их ружей стали мокрыми от пота.

Через двадцать пять – что пальцы свело судорогой, локти и шеи онемели, а глаза почти ничего не видят.

На двадцать девятой минуте Родин проводил Любарского к выходу и Любарский ушел. Питер и Билл в изнеможении брякнулись лицом в пол.

Прочитав перевод разговора Любарского с Родиным, судья Бруклинского федерального суда признал, что пребывание Любарского на свободе до суда нежелательно даже под залог в 250 тысяч долларов. И выдал Питеру и Биллу ордер на арест Любарского и содержание его до суда в тюрьме. После этого Родин прямо из офиса ФБР в Квинсе позвонил Любарскому и сказал, что сегодня вечером у него будут деньги – правда, не вся сумма, а часть. Где Слава хочет их получить?

– Ресторан «Эль Греко», в шесть часов, – сказал Любарский.

Команда, которая должна была брать Любарского, была небольшой – Питер, Билл и еще шесть агентов ФБР. Они приехали в Бруклин, на Нептун-авеню, к «Эль Греко» в 5.30, и двое, изображая супружескую пару, пошли в ресторан ужинать, а четверо остались поодаль в своих машинах. Питер и Билл были в двух кварталах от них и держали с ними связь по радио. А Родин должен был приехать в 6.05, чтобы Любарский видел, что он один, и не волновался.

В 5.50 к «Эль Греко» подъехал серый «мерседес», но из машины никто не вышел, пока не появился «шевроле» Родина. И только когда Родин, не оглядываясь по сторонам, прямиком вошел в ресторан, задняя дверца «мерседеса» открылась, из нее вышел Любарский и, оглянувшись, пошел в ресторан следом за Родиным. А водитель «мерседеса» остался за рулем. Это сразу усложнило операцию, потому что – по плану Питера и Билла – Любарский должен был приехать за деньгами один, и арестовывать его собирались сразу, как только он выйдет из ресторана.

Но, оказывается, это было только началом сложностей. Едва за Любарским закрылась дверь, как к ресторану подкатил черный «линкольн-континенталь», из которого вышли Марио Контини и Пиня Громов. Оба проследовали в ресторан к Родину, и Пиня Громов заказал себе чаю.