Майкл Бонд - Огонь, подобный солнцу

Колену от солнечного тепла становилось лучше. "Она права - здесь хорошо. Пусть пока все забудется. Хотя что я надеюсь забыть? Гибель и смерть? Это никогда не кончится, так же как страх и преследование. Это пожизненный приговор. Смертный приговор". Он посмотрел на нее.

- Ты была замужем?

Она притормозила на повороте.

- Две недели. - Он ничего не сказал на это, и она продолжила: - Мы познакомились, когда он приехал из Вьетнама в отпуск. Я была знакома с ним до свадьбы десять дней. Пять дней мы были вместе, а потом он уехал, и так уже просрочив свой отпуск. Его сразу послали в Кхе Санг. Он погиб через три дня после того, как попал туда, от разрыва американского снаряда.

Коэн смотрел на проносившийся мимо пейзаж, похожий на дешевые декорации к какому-то фильму.

- Ты никогда не говорила об этом.

- Эта цепочка - все, что осталось у меня от него... да еще кое-какие воспоминания, которые все больше становятся для меня похожими на выдумку, хотя я и продолжаю всегда думать о нем, по привычке, наверное. Недавно я вдруг поняла, что он погиб ни за что. Как будто Тима просто взяли с пятьюдесятью тысячами других парней и, поставив к стенке, расстреляли. Она повернулась. - А ты там был?

- Я? Никогда. Меня от всего этого переполняла ненависть. Я отказался: вьетнамцы ведь не угрожали моей стране. Я потерял работу и вынужден был ехать в Канаду. Я чувствовал горькое разочарование по поводу всего этого, разочарование в Штатах.

- А какую работу ты потерял?

- Футбол. Я только заключил контракт после колледжа. Получил травму и пропустил сезон. Попал под призыв. Я был вне себя от того, что мы напали на такую крошечную страну, и я отказался идти. Из команды меня выкинули тогда все спортсмены, кроме Мухаммеда Али, просто с ума посходили из-за этой войны. Я поехал в Канаду, немного поиграл там и опять покалечился. Мне пришлось оставить спорт. Пару лет назад я собирался вернуться, стать тренером, но так ничего и не получилось.

- Я знаю.

- Что ты знаешь?

- Ты разговаривал как-то во сне; ты довольно далеко ушел от этого. А что это за девушка из Парижа?

- Она из Квебека. Что я еще говорил?

- Да ничего такого. Но мне было достаточно, чтобы понять, через что тебе пришлось пройти.

- Она погибла в авиакатастрофе вместе с моей мамой и отчимом. Они прилетели за ней на своем самолете в Монреаль, чтобы потом лететь в Квебек на нашу свадьбу. Внезапно началась буря...

Машина вильнула, когда она потянулась за трубкой.

- Жизнь ужасна, Сэм.

Он пожал плечами.

- Она устанавливает свои правила. Нам остается только следовать им.

- Подходящий пейзаж. В нем есть что-то зловещее, пугающее. - Она вернула трубку. - Здесь Тезей убил Минотавра. В лабиринте.

- Опять классика?

- Тезей бы погиб, если бы не Ариадна, дочь Солнца. Она пошла против воли своего народа, чтобы помочь ему убить Минотавра и выбраться из лабиринта. А потом он ушел и бросил ее.

- Кажется, это ты сказала, что ни один хороший поступок не остается безнаказанным.

- Ты почти ходил по его могиле. В Акрополе, в тени храма Девы, помнишь? - Облизнув губы, она улыбнулась. - Так что ты собираешься делать?

- Где?

- Здесь, в лабиринте. Против Минотавра. Пробираясь в темноте в самой его середине. - Она поймала его взгляд своими кошачьими глазами.

- Что ты так криво улыбаешься?

- Ну скажи.

- Кто его знает? Разумнее было бы не приближаться к нему. Я усвоил это из футбола. Когда думаешь вслух, ты ставишь себя в равные с ним условия и обнаруживаешь себя. Я бы больше полагался на инстинкт.

- Футбол примитивен.

- Иногда это - только чувство, радость действия, которому ты бессознательно отдаешься полностью.

- Ну это уже романтика.

- Ну и что? Что плохого в романтике? Это нечто волшебное, безотчетное, во что ты погружаешься, отдаваясь игре, а потом словно просыпаешься и удивляешься, где же ты был. Кто-то однажды сказал, что если ангелы есть, то потеря плоти - их величайшее сожаление. Так вот, в момент между началом прохода и его завершением время останавливается. Благодаря футболу я ощутил этот мир безвременья... райское состоит из плоти, и только из нее. Небеса не имеют ничего общего с ангелами.

Внизу возникла Сития - маленькая долина, плотно окруженная горами, белые мачты судов и яхт словно тянулись вдоль побережья. В кафе у причала они съели осьминога, запивая рециной. Около мальчика, ловившего с причала рыбу, стоял белый пеликан. Мальчик снял с крючка серебристую извивающуюся рыбку и бросил ее в широко раскрытый клюв птицы.

Клэр показала бокалом в их сторону.

- Лев уживается с ягненком.

- Но никто не уживается с рыбкой.

- Ты видишь только мрачную сторону.

- Я на стороне мальчика. - Он разлил остатки вина в бокалы. - Ну, а теперь куда?

- Мой друг Этьен сказал мне, что от Ситии час езды. Это на восточном побережье острова, место называется Ви.

- Этьен?

- Да, архитектор из Брюсселя. Он скупает там землю, хочет устроить курорт.

- Забавное это слово, "курорт".

В Ви была всего одна улица с кучкой тихих беленьких домиков. Повернув на север, они съехали на колею, оставленную телегой, по машине зашуршал чертополох. Домик располагался в поросшей кустарником долине, переходившей на востоке в пляж, окаймленный пальмами и ограниченный с боков обвалившимися утесами. Волны с шумом разбивались о покатую гладь песка.

Домик состоял из одной комнаты с дверью и двумя узкими окнами в тоненьких стенах. В комнате были умывальник, кровать, стол и печка с кисловато пахнувшей золой. Она обняла его. "Убежище!"

Огонь из пальмовых листьев и колючек согревал хижину чисто символически - стены оставались сырыми. Восточный ветер хлопал дверью, висевшей на ремнях, свистел сквозь солому, хлестал пальмы и кидался на волны, с грохотом обрушивая их на берег.

- Пусть это не кончается никогда, никогда, никогда! - Она уютно устроилась под ним, серебряная цепочка с бриллиантовым сердечком сбилась на ее шее.

"Хоть раз, - подумал он, - хоть бы раз ничего не висело надо мной ни в душе, ни извне". Он взъерошил ее волосы. Они были такими мягкими, шелковистыми, что он даже усомнился, настоящие ли они. Он дернул.

- Ой!

Он не мог насмотреться в ее глаза - лазурно-зеленые озера, темные и прозрачные в полумраке, спокойные и ищущие, широко раскрытые и неморгающие. Он почувствовал, как их бедра соединились в единое целое, плоть не разъединяла их, а напротив, помогала слиянию, вытянулся, прижавшись к ней так плотно, как только мог, соприкасаясь с ней каждой частичкой своего тела, словно желая вывернуться наизнанку в стремлении укрыть, полностью окутать ее.

Кожа ее ноги была упругой и атласной, подняв ее, он скользнул в промежность, чувствуя ее раскрытые губы, влажные и полные желания. Слегка изогнувшись, она прижалась к нему своим пушистым бугорком. Он вжался в нее - она, вздрогнув, немного отпрянула.