Татьяна Устинова - Саквояж со светлым будущим

— А он в каком, в девятом или в десятом?

— Вот я иду, мажорю, а навстречу мне Анька из восьмого «Б»…

Опустив стекло и надвинув темные очки для неузнаваемости, Родионов курил и думал, что ни за что на свете не хотел бы вернуться в свои четырнадцать лет. Что там думают по поводу сей золотой поры именитые психологи и психологессы? Но детство мы вернуть не сможем заново, как первый вальс, оно не позабудется?! Школьные годы чудесные, с книжками, танцами, песнями? Из школьных чудесных годков ему помнилась одна сплошная морока с глубоким осознанием собственной никуда не годности, препирательства с биологичкой по поводу генов красной комолой коровы, лазанье на канат и постыдное на нем болтание, потому что долезть до конца у него никогда не получалось, икс квадрат минус игрек квадрат, и возмущение отца, что он, его сын Дима, икс от игрека отнимает каким-то «примитивным» способом, а должен отнимать «красиво», прыщи на лбу, прыщи на носу, прыщи на груди, и никакого вальса!…

Вот идет, к примеру, он, Родионов, мажорит, а навстречу ему Анька из восьмого «Б»!…

— Здрасти, — сказал тоненький голосок где-то очень близко.

— Здравствуйте, — отозвался Родионов и завертел головой, пытаясь рассмотреть здоровающегося, но не смог, тот уже нырнул за заднюю дверь и теперь там возился.

— Это Сильвестр, — проговорила секретарша Маша очень быстро. — Дмитрий Андреевич, мы с ним уже обо всем договорились, он не будет нам мешать.

— Да кто ж спорит… — пробормотал Дмитрий Андреевич, и в это время к их машине двинулась небольшая компания пацанят, тех самых, что не обращали никакого внимания на девиц, которые не обращали никакого внимания на них.

— Садись скорее, — нервно приказала невидимому Сильвестру Маша, — нам некогда, у нас еще встречи сегодня!…

— Я сажусь, — выговорил тоненький голосочек, и сзади что-то упало.

Родионов вздохнул.

— Вау! Эта чего? Эта твоя тачка, да?

— Не, пацаны, это матери его тачка, да, Вест?

— Да не, там вон еще кекс какой-то сидит!

— А че? Ксенон или нет?

— Не-а, не ксенон!

— Да че ты гонишь-то?

— Да ты сам гонишь!

— Вестик, покатай, а?

— Вау, братва, а эта че такое?!…

— Марья Петровна, это ваша тачка, да? То есть машина?

Шаляпинские басы решительно не вязались с худосочными шейками и тоненькими ручками, на которых отросли здоровые красные кулачищи, у одного в ухе была серьга, другой все ковырял в носу, в который было продето кольцо, оно, как видно, невыносимо мешало и носу, и самому красавцу, третий все заглядывал в салон, так что чуть не тыкался в родионовскую сигарету, и Родионов стекло поднял.

— Ребята, пока, — сказала Маша, — мы спешим.

— Ну, покатайте, Марья Петровна, а?

— В следующий раз, — сдержанно сказала Маша, — обязательно!

Прыгнула в салон и так рванула с места, что Родионова качнуло назад и прижало к креслу.

— Мам, как здорово, что ты приехала! — с удовольствием сказал сзади тоненький голосок. — Я тебя и не ждал!…

— Это случайно получилось, — нервно произнесла Маша, косясь на Родионова.

Неизвестно, чего она от него ожидала — то ли что он надуется и перестанет разговаривать, то ли что сию минуту пристанет к ее сыну с вопросами, типа: «Ну, как успехи, молодой человек?» и расскажет историю из собственной боевой юности. Это явственно читалось у нее на лице, и великий писатель усмехнулся.

К уху Родионова придвинулось сопение, он оглянулся и прямо перед своим носом увидел шоколадные блестящие глаза и широкий улыбающийся мальчишеский рот.

— Почему они зовут тебя Вест? — осведомился Родионов.

— У меня имя неудобное, — объяснил мальчишка охотно. — Очень длинное. Как его сократить? Непонятно как!

— Да уж, — согласился Родионов, — неудобное. Что это тебя так мамаша назвала? Мамаша, что это вы мальчика так неудобно назвали?

— Это не я его назвала, — неизвестно зачем сказала Маша. То ли потому, что ей хотелось перед ним оправдываться, то ли потому, что это была правда, — но хоть и не я, мне нравится имя Сильвестр. Сильвестр Петрович — красиво!

— Красиво, — согласился Родионов, — но не выговоришь, особенно с фамилией.

— Моя фамилия Иевлев, — похвастался Сильвестр.

— Позвольте, но Сильвестр Иевлев — это же… какой-то исторический персонаж, — удивился Родионов. — Из книжки или из… фильма…

— «Россия молодая», — подсказала Маша мрачно. — Так и есть. Оттуда. Не ожидала, что вы вспомните.

Родионов пожал плечами. Он как-то не подумал, что Маша имеет склонность называть своих детей именами исторических и литературных персонажей! Хорошо хоть не Петруша Гринев и не Александр Меньшиков!…

— Как здорово, что вы меня забрали, — сказал Сильвестр Иевлев, и Родионову показалось, что он даже хрюкнул тихонько от удовольствия. От этого самого удовольствия Вест даже не спрашивал, почему он должен ехать с матерью и ее начальником «по делам». — И машина — класс! Прикольная такая! Это ваша, да? Я знаю, что ваша, мама на ней несколько раз приезжала, но меня никогда не возила.

— Сильвестр, ты к Дмитрию Андреевичу не приставай, — велела Маша Вепренцева строго. — Мы же договорились!

Родионов вдруг пришел в раздражение. Конечно, замечательно, когда за тобой ухаживают и от всего оберегают, но это решительно не означает, что нельзя разговаривать — или не разговаривать! — на свое личное усмотрение!

— Маш, может, я сам решу, можно ко мне приставать или нельзя? Я не сплю, и не болен, и вполне в сознании!

Она моментально замолчала и стала смотреть на дорогу.

— А правда мама классно машину водит? Даже такой здоровый джип!

— У этого джипа имя есть, — сказал Родионов небрежно.

— Какое? — заинтересовался Сильвестр.

— Не скажу, — почему-то ответил великий писатель. — Ты же первый раз на нем едешь!

Маша покосилась на писателя — объяснение было по меньшей мере странным, но Сильвестр, кажется, все понял.

— Мам, я есть хочу. У меня Паштет булку съел. Он не завтракал.

— Почему он не завтракал?

— У него мама уехала куда-то, он в школу сам вставал, представляешь? Ну вот и не завтракал.

— Понятно. Но есть нам все равно некогда.

И опять покосилась на великого. Великий ничего, не сердился. Почему-то ее очень смущало, что они едут втроем на машине, да еще разговаривают про булки и про Паштета, и что это тогда такое, если не вовлечение писателя и начальника в свою частную, никому не интересную жизнь?!

— Мам, а как же я до вечера?! Я есть хочу! С утра хочу. Как Паштету булку отдал, так и захотел!

— Сильвестр, замолчи, — шикнула Маша. — Сейчас приедем в издательство и чего-нибудь найдем. Там столовая есть.

Сильвестр засопел над ухом у Родионова. Столовая — это звучало как-то уж очень скучно. Хоть бы буфет. И то как-то веселее.