Татьяна Устинова - Пять шагов по облакам

— Все это планировалось заранее. Все подгонялось одно за другим, и программисты, и я, и ты. — Он улыбнулся. — Моей матери приснился сон, что она коляску катает, а в ней ребенок. И соседка ей говорит, откуда, мол, взялся ребенок, ведь никто вашу невестку беременной не видел!.. И я сообразил. Никто не видел Тамилу беременной. Никто об этом ничего не знал, кроме тебя и… него.

— Но он не мог этого сделать!

— На курок нажать не мог, — поправил Константинов, — и, видимо, не нажимал. Но участвовал — точно.

Они еще подумали, а потом посмотрели друг на друга.

— И что делать? — тоненьким голосом спросила Лера. — Сами мы не справимся. Доказательств-то никаких нет.

— Когда ты встречаешься с Башировым?

— Завтра в три.

— Вот завтра в три ты у него и спросишь, что мы должны делать. Я думаю, что дальше это уже не наше дело.

— Этого не может быть, — сообщила Мелисса Синеокова пожилой врачихе, — этого просто быть не может!

— Почему? — спросила та, перестала писать и подняла очки на лоб.

В очках отразилось больничное окно, наполовину замазанное белой краской, выше краски синее небо и зеленое дерево. И небо, и дерево извивались во врачихиных очках, как будто плавали.

— Потому что этого не может быть, — упрямо сказала Мелисса и покосилась на свою книжку, которая торчала из врачихиной сумки.

Вот интересно, узнает она меня или не узнает? И если узнает, что она обо мне подумает? Что я гулящая? Сумасшедшая? Истеричка? Наркоманка?

Помедлив, врачиха снова опустила очки на нос и приготовилась писать.

— Я абортов не делаю, — сказала она довольно холодно. — Так что вам придется обратиться к кому-то еще.

Каких еще абортов?!

От этого кошмарного слова Мелисса покрылась холодным потом и ее сильно затошнило.

Так сильно, что она вскочила с места и ринулась к раковине, полускрытой раздвижной белой ширмой. Добежав, она взялась за нее двумя руками, наклонилась, и сухие спазмы волной прошли по животу и горлу. Мелисса тяжело задышала ртом.

Врачиха со своего места наблюдала за ней, и вид у нее был скептический.

Мелисса перестала тяжело дышать, зато начала икать, и отразившееся в зеркале бледное лицо с каплями пота на переносице, с синевой под глазами, с родинкой на щеке, у губ, показалось ей отвратительным.

Нет, нет, она не хочет делать аборт, она ни за что не согласна на аборт, она… умрет, если еще хоть раз в жизни услышит это слово — аборт!

— Может быть, выпьете воды? — спросила врачиха. В голосе звучала сплошная ирония. — Что это с вами? У вас уже были признаки токсикоза? Восьмая неделя — самое для него время!

— Для кого? — хрипло спросила Мелисса, открыла воду и умылась. На бортике белой раковины стояла металлическая кювета, а в ней что-то лежало. Мелисса не могла смотреть на то, что в ней лежало.

— Для токсикоза, — пояснила врачиха, наблюдая за ней. — Я вызову сестру, она даст вам успокоительное.

И потянулась к телефону.

— Не-ет, — завопила Мелисса.

Вот только сестры с успокоительным ей не хватало! Она и так по коридору прошмыгнула мышкой, в очках и в платке, и сдернула амуницию, только когда за ней закрылась дверь и она поняла, что одна в кабинете с наполовину закрашенными окнами, то есть не одна, а с врачихой, которая за ее манипуляциями следила с интересом. И в консультацию она приехала под вечер, так, чтобы было поменьше народу, чтобы никто ее не заметил, не узнал, не стал просить автограф — в гинекологическом отделении!.. В карточке у нее было написано, что она Людмила Голубкова, а никакая не Мелисса Синеокова, и у нее была надежда, что врачиха ее так и не узнает — а вдруг повезет?!

— Слева чистое полотенце, — не вставая, сказала врачиха. — Вытрите лицо и вернитесь ко мне, пожалуйста.

Мелисса послушно вытерла лицо и вернулась на жесткий клеенчатый стул.

— Так, — сказала врачиха. — Значит, если вы хотите, я напишу вам направление на аборт. Это в том случае, если вы не пойдете в платную.

— Какой аборт? — тупо спросила Мелисса.

Врачиха сняла очки и резким движением положила их на бумаги.

— Послушайте, женщина, — начала она решительно, — я не понимаю причин вашей истерики. Ну, что такое случилось? Ну, ну! У меня есть время, прием все равно уже закончен, а муж позвонит, когда приедет. Меня на дачу забирает муж, — зачем-то пояснила она. — Так что говорите мне, в чем дело. Ну?

— Этого не может быть, — как попка-дурак повторила Мелисса Синеокова, знаменитая писательница.

— Чего?.. — спросила врачиха с раздражением.

— Я не могу быть беременной.

— Отчего же?!

Мелисса подняла на нее глаза. Врачиха смотрела на нее, губы ее кривились, и пучок на голове подрагивал язвительно. И вообще вся она была, как из фильмов пятидесятых годов, — уверенная, пожилая, скептическая и какая-то очень успокаивающая.

— Так. Я слушаю. Почему не может быть?

Мелисса Синеокова, знаменитая писательница, залилась слезами. Она вдруг зарыдала, да так сильно, что в горле у нее забулькало, и слезы как-то сразу закапали на стол, на календарь со снегирем, который лежал у врачихи под исцарапанным плексигласом. Мелисса смахивала горячие капли ладонью, и ладонь тоже стала мокрой.

Врачиха все смотрела на нее.

— Ну, я поняла, что ты переживаешь, — безжалостно сказала она. — Дальше-то что?..

Не могла же Мелисса прямо тут, в этом кабинете, рассказать незнакомому человеку про Садовникова, про тот аборт, и еще про то, что у нее не может быть детей, про недавний плен, про Ваську, который сказал, что он с ней больше не может, потому что чувствует… зависимость, как наркоман!

— Ничего я не поняла, — нарушила молчание врачиха, — а ты говорить не хочешь!.. Ну! Я тебя слушаю!

— Я не могу быть беременной, — сказала Мелисса мрачно. — Вы просто ошиблись.

— Так, — помолчав, выговорила врачиха. — Я ошиблась. Ну а ты зачем ко мне пришла? На плановый осмотр или как?

— Я… мне показалось.

— Что тебе показалось?

— Ну… это самое. Вы знаете, что. Я сделала тест и пришла.

— Так. Что показал тест?

Мелисса перестала рыдать и уставилась в окно, закрашенное белой краской. Там была крохотная дырочка, и в эту дырочку видно зеленый лист.

С ней уже давно никто не разговаривал таким тоном. Давно — с тех пор, как она начала писать, а прошло уже лет восемь!

Она начала писать, к ней «пришла слава», как выражались журналисты, и все стали уважительны, вежливы и любезны.

— Ну, так что тест? — поторопила врачиха. — Ты говори, говори, а то муж уже скоро приедет!

Нет, давно, давно с Мелиссой не разговаривали таким тоном! Впрочем, сама виновата, поехала не в модную клинику, где за визит берут триста долларов, а в районную консультацию «по месту жительства», где в коридоре стоят казенные дерматиновые стулья, где на двери висит «График приема беременных», где сердитая уборщица возит по линолеуму коричневой мешковиной, намотанной на швабру, и покрикивает на смирных теток из очереди: «Ноги примите, женщина! Понатащат грязи, а ноги не убирают!»