Елена Алексиева - Нобелевский лауреат

— Спасибо, хорошо.

— Ты это серьезно?

— Слушай, инспекторша, не будь стервой. — Голос Бегемота, исполненный ярости, понизился до свистящего шепота. — Нечего издеваться! Ты ведь хочешь, чтобы я тебе помог?

Брат Бегемота некоторое время тоже подвизался у Электрода, но его вышвырнули и не ликвидировали только потому, что Бегемот умолил Электрода. Кто знает, что он ему пообещал, но однажды, в порыве откровенности, он признался Ванде, что на карту поставлена его жизнь. А то, что он разговаривает с Вандой, все равно что сам сует голову в петлю. И оба понимали, что это так и есть.

Брат Бегемота, наркоман со стажем, не только обокрал Электрода, но спустя год с особой жестокостью убил собственную бабушку, поскольку средства, украденные у Электрода, кончились, а Бегемот категорически отказался давать ему деньги на наркотики. Бабушка фактически их вырастила, потому что их мать, которая приходилась ей дочерью, умерла от кровоизлияния в мозг, когда они были совсем маленькими. Вскоре после ее смерти отец уехал на работу в Сирию и больше не вернулся.

Сейчас брат Бегемота отбывал срок в варненской тюрьме, где его сокамерники каждую ночь издевались над ним, как хотели. Причем это делалось в присутствии охраны, которая в силу своей малочисленности не вмешивалась. Уже через три месяца стало известно, что он болен СПИДом. Благодаря своему близкому знакомству с одним из тюремных социальных работников, Крыстанов добился, чтобы его перевели в другую камеру.

— Все зависит от тебя, Бегемот, — заявил Крыстанов, когда того впервые арестовали и решили сделать информатором.

— Только отпустите его, чтобы он мог хотя бы умереть при мне, — скулил тогда Бегемот, а по щекам у него катились мелкие слезы.

С тех пор он не раз катался в машине Ванды. «Кто-то может решить, что мы любовники», — вдруг с отвращением подумала она.

Однако Бегемот ничего не знал о Гертельсмане. Он тоже услышал об этом из новостей, но не имел представления, кто мог похитить писателя, а также где его могут содержать.

— Ты ведь знаешь, я такими делами не занимаюсь, — извиняющимся тоном сказал он. — Я ведь финансист, а не простой уголовник.

— Я же не говорю, что это вы, — возразила Ванда. — Но убеждена, что ты можешь узнать, кто это сделал. У тебя есть время до завтрашнего вечера. Буду тебя ждать на том же месте.

— Я не успею. С твоей стороны подло так на меня наседать.

— Успеешь. В противном случае вернем твоего братца обратно. Я слышала, что его дружки сильно по нему скучают.

Некоторое время они ехали молча.

— Тут слухи ходили, — первым нарушил молчание Бегемот, — что тебя уволили. Но вижу — вернули обратно. Наверное, не так много желающих при ваших-то зарплатах.

— Просто ты неправильно услышал.

— Возможно, возможно. Я не шантажирую людей в обмен на информацию. Но до меня доходят разные слухи.

Они уже почти выехали из Софии, когда Бегемот велел ей остановиться на заправке — последней перед пловдивской магистралью. Потом приказал появившемуся технику залить бак доверху. Голос у него вновь стал грубым, не терпящим возражений, как тогда по телефону. Ванда подумала, что этот голос никак не вяжется с рыхлым, расплывшимся телом, а также не может принадлежать человеку с мелкой, подлой душонкой.

— Вымоешь все стекла, как положено, не только переднее. И фары оботри, — приказал он парню и сунул ему в руку банкноту в пять левов. Потом вошел внутрь, чтобы оплатить счет. Ванда осталась сидеть в машине. Увидев, что Бегемот вышел, тронулась с места. Бегемот обогнул заправку и исчез в темноте. Ванда успела заметить, что он говорит по мобильному.

Домой она вернулась в полдвенадцатого ночи. Хотела позвонить Крыстанову, ведь еще не было поздно, но раздумала. Сам позвонит, если нужно будет.

Генри неподвижно сидел в своем террариуме в полной темноте. Ванда зажгла свет, но ящерица даже не шевельнулась. Генри смотрел куда-то сквозь нее, как бы не замечая.

«Все еще на меня сердится», — подумала Ванда.

Книга Гертельсмана лежала на кухонном столе так же, как она ее оставила — перевернутая страницами вниз. «Словно мертвая птица, — подумалось Ванде. — Наверное, наклевалась букв отравленной книги и умерла именно здесь, в ее жилище, у нее на руках».

Ей вдруг захотелось немедленно принять горячий душ и сразу лечь. Но это означало бы, что она не станет читать. А ей нужно продолжить. Вполне может оказаться, что в «Кровавом рассвете» нет ничего такого, что она предполагала найти, хотя даже представления не имела, что это должно быть. Но Ванда была уверена, что Настасья Вокс дала ей дельный совет — искренний и верный. Если у человека были тайны и их надо было спрятать от чужих глаз, то лучшего места, чем книга, просто не найти, ибо книга — сама по себе большая тайна. Разумеется, кто-то, вроде литературного агента, жизнь которого проходит в чтении книг и общении с писателями, может ее в момент разгадать. Но Ванда успевала прочитать за год всего одну-две книги, а потому нынешняя ночь рисовалась серьезным испытанием. Она очень надеялась, что на следующих страницах будет рассказана какая-то история, потому что в противном случае она вообще может не догадаться, о чем книга должна ей рассказать.

Ванда подумала, что неплохо было бы вновь посмотреть видеозапись, но дома не было компьютера. Ей вдруг показалось, что в той записи есть какая-то деталь, которую она пропустила, а именно она может оказаться очень важной.

Ванда налила воды в кофеварку, поставила ее на конфорку и пошла в ванную.

Вместо того, чтобы постоять хотя бы полчасика под горячими струями, она разрешила себе всего лишь десять минут прохладного душа, вымыла голову и вышла из ванной, так и не прогнав неистового желания тотчас же погрузиться в сон, который сейчас медленно стекал с нее, оставляя мокрые следы на полу. Она не смогла прогнать сон, и теперь оставалось только промокнуть его остатки банным полотенцем.

Я родился на земле, обреченной испытывать вечный голод. Как и любая земля, она питается своими детьми. Но моя земля ненасытна. Она может поглотить жизни всех без остатка, даже тех, кто еще не родился и не будет жить никогда. Моя земля не делает разницы между своими детьми и своими врагами. Для нее мы все равны. Одинаковы. Ее дни пропитаны кровью. Солнце, которое светит над ней, всегда красное, не только на рассвете и на закате. Трава растет только на могилах, а потому вся моя земля зеленая. Вся.

Слова Гертельсмана молотом били по голове. Ванда сначала пыталась как-то защититься от них, но потом отказалась. Они настигали ее повсюду. Даже когда она не совсем понимала их смысл, удары молота не прекращались. После нескольких страниц ей хотелось перестать читать, но она уже не могла остановиться, испытывая при этом какую-то странную боль, которая ее пьянила.