Дарья Симонова - Кассандра пила массандру

В следующий момент она уже видела, как Горгона как будто уже побрела прочь, к входной двери, — но через секунду она метнулась из кухни, и в руке ее блеснуло страшное оружие — сечка для грибов. Люда не могла допустить, чтобы отец Саввы получил увечье. Поэтому она схватила другое страшное оружие, оставшееся еще от бабушки, — чугунный пестик, для того чтобы толочь… воду в ступе! Да, как ни странно, на доли секунды ей стало смешно: ну что за деревенские бои с Брюнхильдой?! И когда можно будет наконец вспоминать об этом кошмаре с хохотом… Ведь должно же это когда-нибудь закончиться, ведь все это дикость, абсурд, Хичкок!

И это закончилось. Даже слишком быстро. И столь же дико и абсурдно. Только не смешно. Нет, Людмиле не пришлось воспользоваться бабушкиным орудием — ее опередила маменька. Чем она засветила Горгоне, Люда так и не поняла. Но у злодейки по совокупности травм случилось кровоизлияние в мозг. Она внезапно начала кричать, потом ее рвало, потом матушка своим ходом бежала до больницы. Пока суть да дело, Горгона потеряла сознание… Очнулась она на короткое время уже в скорой, где и сообщила санитарам, что «Милка сжила меня со свету». Их показания впоследствии стали решающими для того, чтобы Людмилу Гавриловну Марченко обвинили в непреднамеренном убийстве.

Семья Лёвшиных на следующий день после кошмара спешно покинула Емельяново И никогда больше здесь не появлялась. Тем временем Людмила с мамой обнаружили, что даже их давние соседи не особенно жаждут светиться как свидетели. Полдеревни знало, что представляла собой Горгона в последние два года своей жизни, и многие вздохнули спокойно после ее кончины — но дать официальные показания о том, что действия Милы были самообороной, никто не спешил. Принцип сторониться чужой семейной вражды на сей раз оказался сильнее нравственного закона.

— И сколько же вы сидели? — выдохнула шепотом Соня.

— Два с половиной года. Гришаня все же помог. Приехал и добился пересмотра дела. Так бы лет пять на зоне гнила да там бы и сдохла. Но меня оправдали. Я потом заочно окончила пединститут и в нашей школе работала, насколько мне здоровье позволило. Учителем мировой художественной культуры. Кроме меня, ее тут было некому преподавать — учитель музыки, бессменный Пал Петрович, умер, вот меня и взяли с судимостью. Такие дела. И все же… зачем они вас прислали? — грустно улыбнулась отмотавшая срок Фея. — Я ведь папе Лёвшину всегда буду благодарна. И не обязан он был меня спасать. И попадать в уголовное дело даже свидетелем ему тоже незачем. Я его втянула — сама и ответила по всей строгости. Но мне непонятно…

— Я теперь сама ничего не понимаю! — отозвалась ошарашенная гостья. — И… это не они, не родители, насколько я понимаю. Это вроде как сам Савва внес вас в список тех, с кем я должна встретиться. Он, конечно, не знает вашей жуткой истории. А вспоминает вас с теплом. Соня сочиняла на ходу. И какой вздор она несла! «Вспоминает с теплом»… Это тип может вспоминать с теплом разве что полнокадровую матрицу или седьмой айкор. С чего она решила, что Савва не ведал, что творил?! Может, все это — какая-то непостижимая подстава? Может, Соне тоже надо срочно уезжать отсюда, не оглядываясь?

— Неужели вы обо мне напишете после того, как все узнали?! — усмехнулась Людмила Гавриловна. — Тогда это будет книга обо мне.

Соня вдруг вспомнила слова молодого гения о том, что книга предписана стать хорошим подарком родителям, — и тут же поперхнулась воздухом от адской иронии происходящего. Но, взяв себя в руки, она все же осмелилась повторить свой изначальный вопрос:

— Людмила Гавриловна. Я здесь затем, чтобы написать все как есть. Только хорошо бы вам вспомнить — наверняка у Саввы уже тогда прорезались признаки вундеркинда. Что-то необычное в его характере… Что-то же должно было быть!

Фея задумалась и вдруг ликующе вскрикнула, сияя большими карими глазами:

— Боже мой, как же я забыла! У него же два сердца!

— О… редкая аномалия! — хищно заинтересовалась Соня, принявшись лихорадочно соображать, как это можно обыграть.

— Но… он, конечно, и сам об этом знает, так здесь никакой новости, — вздохнула Людмила Гавриловна.

— Два сердца, два сердца… Я-то думала, что ни одного… — проворчала Соня своим мыслям. — Может, это как-то влияет на характер? Наверняка двойное сердце меняет психофизику! Это как два человека в тебе. Раздвоение!

— Да нет же! — рассмеялась Людмила Гавриловна. — Не путайте сердце с головой! Люди с двойным сердцем ничем не отличаются от нас. Это все чушь, что они прародители новой расы. Просто некий атавизм. Может, когда-то, триста миллионов лет назад у тех существ, что выбирались жить из воды на сушу, и было по два сердца — на каждое легкое. Может, природа хочет нас усовершенствовать обратно, но, прежде чем это произойдет, снова пройдут миллионы лет. Мне интересно другое: почему вам не нравится Савва? Деньги его испортили?

Соня понимала, что это крах миссии. Потому что неправильно допускать, чтобы на вопрос, который она должна задавать, она же и отвечала. Но так как миссия и до этого трещала по швам, то она попыталась сбивчиво объяснить, что объяснять-то тут нечего. Просто чуждый элемент. Склизкий, как инопланетянин. И деньги тут следствие, а не причина, хотя она бы с удовольствием все свалила на них.

Тяжело поднявшись, Людмила Гавриловна отправилась в дом и вернулась с вазочкой, наполненной сушками. Это были очень вкусные поджаристые сушки, и Соня от волнения уже слопала предыдущую партию.

— Ясно. Просто не нравится, и все тут… Но вы главное скажите: меня не собираются уничтожать как неугодного свидетеля? — вдруг буднично спросила Людмила Гавриловна.

— Так если бы собирались, уничтожили бы часа три назад, — хмыкнула Соня. — Думаете, наемный убийца ведет с жертвой исповедальные разговоры, прежде чем его прикончить?

— Согласна, сценарий сложноват! — горько усмехнулась Фея. — Прямо Альбер Камю какой-то. И раз пошла такая пьянка… вот вам еще и моего экзистенциализма в придачу! Я ведь была влюблена в Лёвшина-старшего… И Савва это почувствовал. В пять лет. Вы все ищете в нем следы вундеркинда… Я их не заметила. Но он был чуткий инопланетянин.

…Соня, ближе к полуночи добравшись до дома, уставшая и обескураженная, признала, что она никуда не годный дознаватель. Потому только сейчас ее пронзила догадка: у Феи… ребенок от Лёвшина-старшего! Вот на что она намекала — не грубо, и очень даже извилисто, надеясь, что гостья сама все поймет. Она старалась как можно меньше сказать об этой семье… казалось бы, смешная предосторожность в данном случае, но это инстинкт человека, который имел дело с карательной системой. Она очень боится и толком не может объяснить, но чего? Просто боится нынешнего Савву — человека из списка «Форбс». Мало ли что может прийти в голову богачам! Может, они решат, что… ее дочь будет претендовать на наследство. Да, это именно дочь! Почему Соня так решила? Потому что это с ней Людмила Гавриловна разговаривала по телефону и ее звала делать домашнее вино. Это был женский голос!