Дарья Симонова - Кассандра пила массандру

— Понятно, что через столько лет моя догадка бессмысленна! — не уступала Настасья. — Но у меня в голове словно пазл сошелся, когда я это поняла. Я всегда не могла понять… какой-то в этой Эмме диссонанс, надуманность, наигранность…

— Все наши догадки о Ленькиной смерти бессмысленны.

Василий это сказал в большей степени самому себе. У него слишком долго не было достойной задачи, над которой он мог бы всласть поломать голову, а в таких случаях он обращался к давно минувшему и до сей поры так и не обретшему достойного объяснения. Хождение по кругу!

Настасья Кирилловна после того разговора осталась явно разочарованной. Ее компаньон по догадкам и версиям не поддержал праведного порыва. В нем проснулась какая-то неуместная и бестактная рациональность. Василий сам себя корил за ту разумную провокацию, которой порвал милые аргументы Кирилловны в клочья. Она-то наивно верила, что любым своим подозрением можно помочь следствию. «Мы могли бы пойти и дать показания…» Куда и кому мы могли бы их дать, когда и дела-то уголовного не было! Уж не говоря о том, сколько воды утекло.

— И ты смогла бы заявить на Эмму исходя из своей очаровательной дамско-детективной догадки? — насмешливо вопрошал Василий.

Настасья Кирилловна оскорбленно молчала. Это ж совершенно другой поворот! Одно дело — ломать картонные копья за невинно погубленного друга, другое — вполне осязаемый донос. Но уличить в таком намерении человека отчаянно гуманного — жестоко.

Потом Василий с благодарностью вспомнит этот день, и эту версию Кирилловны, и ее запал — потому что она умела, сама того не зная, почувствовать верную тропу сюжета.

София боялась радоваться — и трещала по швам от рвущейся наружу бесстыдной оголтелой надежды. Наконец-то… ее пригласили на собеседование! Как глупо и унизительно радоваться этому ей, стреляной воробьихе. Наконец что-то стоящее! Но не сметь обольщаться! Она долго пыталась урезонить себя привычной формулой «так уже было, много раз было, и что потом…», но чувствовала, как катастрофически впадает в ничтожество. Методика «антисглаз», которая заключается в притворном глухом пессимизме, стала непосильным ритуалом. Чертовски сложно держать тело в аристократической схиме, когда хочется… жрать!

И как только люди умудряются экономить на еде?! С голодным мрачным раздражением вникая в магазинные акции и скидки, Соня тем не менее никак не могла уложиться в назначенный себе лимит. Говорят, самое выгодное — варить суп. Как бы не так! Если его варить не только для Андрюхи — а для ребенка это необходимый элемент рациона, как внушили нам предки! — но и самой к этому супчику прикладываться, то его совсем ненадолго хватает! Поборники здорового питания проповедуют и его ценовую доступность — если, конечно, не лениться и готовить, готовить, готовить… Но так можно тихо сойти с ума. Нет, организму категорически необходима эндорфиновая пища, а она числится вредной. И недешевой! Только не надо про бананы и шоколад — это сказки для младшего школьного возраста. Измотанному и израненному горьким опытом организму требуется… ну, хотя бы кофе не меньше шести кружек в день. Приличного, а не со вкусом подгоревших опилок, который покупаешь из экономии и пьешь с чувством проглоченной мухи. Вспомните слова Фроси Бурлаковой: «Мне бы чаю стаканов шесть». Во-от, а прожив нервной взрывной городской жизнью, она наверняка заменила бы чай на кофе, если не на что-либо покрепче… К тому же здоровой пищей Соня катастрофически не наедалась! А сладости… они стали совершенно непредсказуемы! Даже раскошелясь на давно любимое и шикарное, можно получить отвратительную пальмовую подделку. А уж что говорить о повседневных печенюшках, которые когда-то поедались килограммами, а ныне совершенно несъедобны! Соня спрашивала себя — может, это синдром изобилия? Истерия ненасытного потребления, притупившая вкус?

Возможно. Но как нелепо оказаться избалованным бессребреником…

Впрочем, есть еще порох, и не все пока опротивело — и хлеб насущный таки пока держится в лидерах списка соблазнов. Ведь тут и там проросли уютные пекарни с дивными расстегаями и пирожками под названием «мешочки с вишней и яблоками». Вкуснейшие… но цены-то на них космические! Нет, на еде стало совершенно невозможно экономить. А еще надо учесть внезапные гастрономические прихоти, когда вдруг ни с того ни с сего мучительно хочется жареной картошки с солеными груздями! И как назло, именно тогда, когда ты этого совершенно не заслужила: дядя Боря, мамин сосед-грибник, так и не поздравлен с юбилеем! А ведь маменька просила…

Словом, все, кто знал Соню близко, считали ее капризной привередой по части еды. Разумеется, без осуждения, но с насмешкой — особенно обидной сейчас, в темную полосу нужды. Ничего не оставалось — пришлось низко пасть и просить деньги у больного отца. А ведь это она должна была ему помогать!

Больной человек с трудным характером — это двойной урок смирения. Но София его выдержала, вернее, умело притворилась, заранее превратившись в соляной столб. Это возможно, если потратишь минут десять на медитативное самовнушение, которое в числе прочих висело над рабочим столом, приколотое булавками к обоям. Оно переводило отца в ранг чужих людей, которые ничем не обязаны Софии и которые совершают великое благо тем, что ей хоть чем-то помогают. После моментального, бодряще-обжигающе-ледяного погружения в бездну становилось действительно проще. Посмотри на близкого человека, как на прохожего, — и все ужасы родства на несколько минут утратят силу, как боль от морфия. И даже может нежданно выпрыгнуть из пучин отчуждения шальная рыбка благодарности.

Но вот визит к отцу закончен, и начинается самое трудное: дверь за Софией захлопнулась, она раздета — с нее сорван волшебный плащ иллюзии. Иллюзии, что она укрыта заботой, как елочка под снегом, что она все еще колючая веточка на родовом древе. Сегодня прокатило, на полмесяца денег хватит — а дальше? София приехала домой, съежившаяся в разгар жары от настойчивых перспектив, нарисованных папенькой: «Ты готовь Андрея в кадетский корпус, ты сама его не прокормишь…» В свете недавнего скандала с отравлением детей именно в кадетском корпусе — да разве важно, что в другом городе! — София ощетинила на родителя внутреннего тигра… Но тут же взяла себя в руки. Он дал деньги, он теперь чувствует себя вправе побесноваться — но его надолго не хватит. Он выдохшийся хищник.

Но, боже, почему не жизнь, а сплошная репрессия?! Спасительный звонок прозвенел утром. Дал помучиться полночи. И вдруг уважительный голос:

— София, нам понравились ваши работы. Мы хотим поговорить с вами насчет возможного сотрудничества…