Андрей Воронин - Дальнобойщики

Внутри постройки было мрачно. Узкие окна пропускали мало света. Но глаза быстро привыкли, и через несколько минут не составляло труда разглядеть скорчившегося в углу человека. Когда они приблизились, Востриков обомлел от ужаса. Волна панического страха захлестнула его. Он еще раз отчаянно попытался высвободиться, но не сумел: крепкие руки цепко держали его словно в тисках. От очередного удара в бок сперло дыхание, и он сник.

При более внимательном рассмотрении мужчина, находившийся в углу, оказался милиционером. На поле оторванных погон виднелись три маленькие звездочки старшего лейтенанта. Лицо, рубашка, куртка — все было залито кровью. На щеке глубокая рваная рана. Массивная стальная цепь, обвиваясь вокруг шеи, приковывала его к стене. Когда к нему приблизились, он боязливо съежился и вжался в угол, выставив перед собой руки, словно пытаясь защититься. Судя по всему, лейтенант находился здесь давно и над ним издевались, его били, пытали.

— Пожалуйста. Прошу вас! Пожалуйста. Не убивайте. У меня жена, сынишка маленький. Я все для вас сделаю. Все! Клянусь! Я клянусь! Прошу вас. — заскулил он, и по щекам, покрытым коркой запекшейся крови, потекли слезы. — Я виноват, признаюсь во всем! Только не убивайте, не надо.

Однако борцы за чистоту в милицейских рядах были неумолимы. Павел поднял пистолет и громко произнес:

— Нет! Ты брал взятки, пособничал преступникам. За это центральный комитет организации СПИД приговаривает тебя к смертной казни через расстрел. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Умри, подонок!

Душераздирающий крик прикованного к стене человека потонул в оглушительном грохоте выстрелов. Из револьвера подряд один за одним вырвались два снопа пламени, дыма и искр. Обе пули попали в цель. Грудь несчастного словно взорвалась. В разные стороны полетели брызги крови и куски плоти. Он отлетел на несколько шагов назад, отброшенный ударной силой пуль, и медленно сполз по стене, оставляя за собой кровавый след.

Ошеломленный увиденным, капитан Востриков потерял дар речи. В голове не укладывалось, что такое на самом деле может произойти. Да еще с ним! Если несколько минут назад в глубине души теплилась хоть какая-то надежда, что дурной сон кончится и все обойдется, то теперь она растаяла, испарилась, как туманная дымка ранним утром. Все происходившее с ним было так же опасно и болезненно реально, как мучивший его геморрой. Валера обернулся к капитану и, став в позу, сурово произнес:

— Теперь от имени всех преданных тобой и во имя справедливости, властью, данной мне центральным комитетом нашей организации, я приговариваю тебя, Востриков Аркадий Аркадьевич, к смертной казни через расстрел. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Да свершится правосудие!

— Ваше последнее слово, приговоренный? — в тон произнес Павел, поднимая револьвер и нацеливая Вострикову в лицо.

Заглянув смерти в глаза, а точнее, в пугавшую бездну ствола, капитан окончательно утратил рассудок. Истерично хихикнув, он, запинаясь, затараторил:

— Ребята, вы че? Ребята?.. Ну?.. Не надо. Ребята!.. Я. я все сделаю, все скажу! Все, что захотите! Я расскажу, я очень много знаю. Очень. — многозначительно произнес он. — Имена, фамилии, адреса. Все, что хотите. Я расскажу! Ну? Как? Договорились?.. Зачем я вам, когда можно поймать рыбешки значительно крупнее?! Ведь я тоже против коррупции! Я и сам подумывал их вывести на чистую воду! Ради этого и позволил себя втянуть. Клянусь! — на ходу врал Востриков.

Сделав вид, что поверили в подобный бред, Валера и Павел переглянулись, словно сомневаясь: стрелять или не стрелять? Затем Валера неуверенно предложил:

— Ну-ка, облегчи душу. Если ты на самом деле не вонючая бандитская подстилка, а наш, докажи! Для начала, расскажи нам про свои дела с Шиловым, мы проверим, врешь ты или говоришь правду. Только учти, мы все знаем и сразу поймем ложь. Это будет последняя ложь в твоей жизни.

— Это будет твой тест на честность, — добавил Павел, взводя курок. — Сбрешешь — сразу пущу пулю в лоб. Глазом моргнуть не успеешь.

Востриков судорожно сглотнул. В этот момент о вранье он и не помышлял. Его заклинило буквально на всем, кроме одного — это единственный шанс выжить, который нужно использовать! Он рассказал бы сейчас даже самое сокровенное — о своей запретной любви к молоденькому бармену из бара на Таверной, с которым время от времени уединялся, говоря жене, что задерживается на работе. А одолжение Шилову — так это вообще пустяк! Тем более что им и так все известно. Так ради чего врать, ради чего рисковать? Главное теперь — выбраться отсюда, любыми путями.

— Шилов?.. Конечно!.. Я все расскажу. Все. Шилов — подлец! Головорез и убийца! Скольких он перемочил! Вы себе даже не представляете.

— Представляем. Лысый — его рук дело?

— А как же! И голову вдобавок прихватил. Но в одном он просчитался.

— В чем?

— Один из воров, охранявший Лысого до конца, был Колян.

— И что?

— А вот что! Колян — старинный кореш Гарика, вместе сидели. А Гарик — правая рука Шилова. После разборки Гарик на Шилова сильно в обиде, простить не может. В банде раскол назревает. Ну как? — с надеждой спросил Востриков.

Но Валера отрицательно покачал головой.

— Нет, так не пойдет. Это может и липой оказаться, говори то, что мы знаем, — предложил он. — С кем контакты поддерживал, где девчонка спрятана.

— Какая девчонка? — испугался Востриков, и по его глазам стало ясно, что о заложнице он ничего не знает. — Я не слышал ни о какой девчонке. Я об этом ничего не знал. Поверьте! Клянусь! Меня в дела банды не посвящали, контакт со мной держал не сам Шилов, а адвокат. Говорил мне, что и когда делать, отдавал деньги и уходил. Ему же я и сообщал информации, а о девочке не слышал.

— Фамилия адвоката?

— Антон Семенович Зельц. Где живет, не знаю. Офис у него по улице Жуковского. Дом, по-моему, семьдесят шесть, — напряг память Востриков.

— Скрывая внутреннее ликования под маской суровости, Валера одобрительно кивнул: Ладно. Можешь считать, что выдержал первое испытание. Мы ждем от тебя дальнейшего сотрудничества, товарищ.

Из груди Вострикова вырвался вздох облегчения, словно невероятная тяжесть свалилась с его плеч. На душе стало радостно и легко, как будто родился заново.

— Да, да! Все, что угодно. Я. не сомневайтесь.

— Сейчас подпишешь бумаги, — объявил Валера, доставая из кармана куртки сложенный вчетверо лист и ручку.

— Зачем? — насторожился капитан.

— Мы сами за тебя анкету заполним и заявление напишем, — пояснил Паша.

— Какое заявление?

— В ряды нашей организации. Или ты передумал?

— Нет, нет! Я подписываю!? Где? Внизу?

Поставив подпись, он вернул бумагу.