Марк Фурман - Мораторий на крови

…Уже овладев не оказавшей никакого сопротивления Таисией, я до боли и криков кусал ее, потом задушил, затолкал тело в бочку с каким-то раствором, прикрыл доской. Дома, перед сном, обдумывая случившееся, пришел к мысли, что поступил правильно, ибо все женщины, девушки, словом, весь слабый пол, изготовлены из одного теста, и ни одной нельзя верить.

Наверное, во мне заговорило, взбродило, как застоявшееся вино, чувство мщения всем женщинам за предательство Анни и Юльки Гречко. Подумав, что свершенное мной стало возможным в Комарове, где я был предоставлен самому себе, на следующий день после второго убийства решил уехать от тетки домой в Тригорск. Тетя Лиза даже обиделась, ей я объяснил свой скорый отъезд необходимостью отработать неделю в театре, отправлявшемся на гастроли…»

Чтение Папуши прервал звонок, настойчиво доносившийся из кабинета, мгновение спустя вошла Нинель.

— Федор Ильич, Москва на проводе, звонят из управления, похоже, кто-то из начальства. Велено тебя срочно отыскать.

Нехотя оторвавшись от записей Милославского, тяжело поднявшись и по ходу едва не упав, споткнувшись о порог, начальник централа заспешил к телефону.

Исаев отыскал Фальковского лишь вечером на спортивной базе «Труда». Редактор отдела новостей, не раздевшись, спал в комнате летнего корпуса на втором этаже. Вокруг на полу — смятые газеты, недопитая бутылка темной «Балтики».

«Прикончу для профилактики, — прикинул Исаев. — Так вернее будет, не выливать же добро». Он зажевал пиво хвостом от воблы, валявшейся рядом с бутылкой, собрал разбросанные газеты, затем потряс Фальковского за плечо, не без труда разбудил его. Редактор отдела приподнялся, привалясь к спинке кровати, хмуро взглянул на Исаева:

— Явился, не запылился! И кто, Виталька, тебя по мою душу прислал? Беги, готовь завтрашний номер, я на два дня в отгуле.

— За номером дело не станет, Анатолий Соломонович. Но вас шеф срочно требует, машина со мной.

— Сделаем так. Свези меня до дома, а редактору скажи, что не нашел пропавшего. — Фальковский хитровато прищурился.

— Да знает Калистратов, где вы. Не поедете в редакцию, сам сюда заявится. Он с Виктором, водителем, на мобильной связи.

— Обложили… Еб…е работнички, — Фальковский грязно выругался, покачнувшись, встал.

— Что ж, вези, помощничек. Дай закурить, а прессу верни. — Отобрав газеты, он сунул их в прислоненную к стене репортерскую сумку.

В редакции «Вечернего Тригорска» светились лишь окна кабинета Калистратова. Фальковский с Исаевым прошли полуосвещенным пустынным коридором, остановились у распахнутой двери кабинета главного.

— А, пропащий. — Редактор полуобнял Фальковского за плечи. — Понимаю, Толя, и сочувствую. Скажу прямо, как давнему товарищу. Мы переживаем вместе с тобой, надеялись, уберут, расстреляют убийцу, и тут этот гребаный указ. Посему нужен именно твой материал.

— Ничего я, Илья Борисович, писать не буду. — Из-под опухших век с подрагивающими рыжеватыми ресницами Фальковский взглянул на главного. — С сегодняшнего дня ухожу на больничный или отгулы использую. Кстати, Виталий здесь, ему и поручи.

— Ваши гражданские права, Анатолий Соломонович, мне известны, — переходя на официальный тон, заметил Калистратов. — Но вначале материал, место в завтрашнем номере оставлено.

— Достал! Но я даже не знаю, о чем писать…

— Другой разговор. — Калистратов придвинул к нему диктофон. — Тут записан репортаж с комиссии по помилованию, на которой обсуждался президентский указ. Дай факты, мнения присутствующих, с редакционным, вернее, твоим комментарием.

— Что, Илья, никого другого не сыскал? — с вызовом, грубовато спросил Фальковский.

— Погоди, не кипятись. Для начала прими журналистское снадобье, сосни и за дело.

Калистратов подошел к книжному шкафу. Отодвинув том «Энциклопедического словаря», достал бутылку сухого «Каберне», из микроволновки на подоконнике вытащил блюдо с пиццей.

— Еще не остыла, — удовлетворенно произнес он. — Что ж, по стакану, акулы пера. Закусь преотличная. Заодно и послушаем, кто из комиссии за мораторий, а кто против…

Откинувшись на спинку кресла, Калистратов включил диктофон.

Юрий Лаврик, старший следователь по особо важным делам, поправив галстук, вошел в кабинет начальника спецотдела ФСБ генерала Корчагина.

— Присаживайтесь, Юрий Романович, — предложил генерал. — Знаю, что вы отлично справились с заданием по террористической группировке на границе с Грузией, читал ваш отчет. Хотим поручить вам менее сложное, но ответственное дело. Поедете в Тригорск для проверки исполнения указа президента о моратории на смертную казнь. Там вчера расстреляли серийного маньяка Милославского. Есть неофициальные данные, что местные ребята поторопились, и ко времени исполнения приговора факс об указе уже поступил в централ. Заодно присмотритесь к тамошнему централу, его руководству. Наше чекистское око нигде не помешает.

Этой любимой фразой, ставшей почти афористичной среди подчиненных, генерал часто заканчивал разговор. Лаврик, наслышанный об этом, поинтересовался:

— Как долго, товарищ генерал, продлится моя командировка?

— Вопрос по мораторию уже на контроле в Администрации президента, думаю, управитесь за три-четыре дня. О результатах информируйте меня лично, мобильные номера для экстренной связи вам сообщат в приемной.

…Доехав до Тригорска на собственных «Жигулях» девятой модели, Лаврик остановился у гостиницы «Центральная». При желании подполковник ФСБ мог бы купить автомобиль и получше, но, полагая, что излишняя претенциозность вредит работе, остановился на скромной российской автомашине. К тому же, будучи по натуре офицером, отнюдь не излишне «светящимся», о приезде в Тригорск Лаврик никого не проинформировал, избрав привычную роль «свободного охотника». Разумеется, он мог созвониться, подключить к заданию местное отделение ФСБ. Но, зная, что силовые ведомства на местах связаны между собой, а то и дружат, как люди дружат семьями, предпочел действовать в одиночку.

Одноместный номер на третьем этаже, окнами выходивший в зеленый тенистый двор, вполне устроил Лаврика. Он включил телевизор — работает, проверил телефон — в порядке. Затем выложил из кармана пиджака и спрятал под ванной два запасных ключа от номера, изъятых после предъявления служебного удостоверения у директора гостиницы. Своим пристрастиям подполковник не изменял и, поскольку время близилось к вечеру, решил после ужина сыграть пару партий на бильярде, который приметил в пристройке к первому этажу.

Пока шло следствие, Милославского более года продержали в одиночной камере четвертого корпуса централа. После приговора, за несколько месяцев до расстрела, его перевели в камеру на двоих смертников — к террористу Дамзаеву.