Владислав Романов - Настоящие мужики детей не бросают

И Серый стал выслеживать младшего «бычка». По странному совпадению его фамилия оказалась Быков. Леша Быков. Серый разузнал, в какую школу тот ходит, как, каким путем возвращается, где и с кем играет в футбол. Однако мальчишку всегда окружали двое верных дружков, провожавших его обычно до подъезда. Как в свое время и Горсткова две шавки, Степа и Паша. И это обстоятельство лишь усилило желание Серого совершить возмездие.

Решение пришло неожиданно и оказалось самым простым. Как-то под вечер Серый, заметив старшего Быкова в пивной, в очередной раз жаловавшегося на судьбу, прибежал домой и позвонил младшему по телефону, сообщив, чтобы тот пришел за отцом, который пьяным валяется на пустыре в канаве. В той самой, в которую местные жители по-прежнему сваливали мусор.

Мальчишка прибежал, стал рыться в мусоре, выискивая своего отца, когда Серый его перехватил и резким движением прочертил яркую полосу. Мальчишка зашлепал губами, и эти мгновения агонии наполнили вдруг душу Серого необыкновенным блаженством, у него даже сладко закружилась голова, он опустился на кучи мусора и несколько секунд ощущал странные, теплые волны, перекатывавшиеся по телу. И та холодная, костлявая рука страха вдруг разжалась, сделав его вновь свободным.

Леша Быков стал первой жертвой.

Уже через несколько дней, проходя мимо пивной, Серый увидел взрослого «бычка», валявшегося пьяным у крыльца. Как раз в этот миг подъехали менты, попробовали его разбудить, но тот бессвязно мычал и лишь материл всех подряд. Милиционеры рассердились, подобрали его, грубо бросили в автозак и увезли.

«Теперь-то «бычок» не выкарабкается! Сопьется, сгниет заживо!» — думал про себя Серый, и странной радостью вдруг наполнилась душа. Он собрал друзей, затащил в пивную, накупил пива, воблы, креветок, закатив целый пир, и никто не понимал, что происходит. Все то и дело переспрашивали:

— Ты что, женишься?

— Почти! — смеялся он.

Но никто так и не понял, что за неожиданный повод был у их старого приятеля, а Серый не стал их разочаровывать. Лишь Степа с Пашей напряженно переглядывались. Они слышали о смерти мальчика и помнили ту стычку с его отцом в пивной. И быстро все сообразили. Но молчали, понимая, что давно уже стали соучастниками смертельных забав школьного друга. И вряд ли им это простится. Шавки с шумом высасывали сок из креветок, не участвуя в общем разговоре, изредка бросая беспокойные взгляды на Серого, который взахлеб хохотал над каждым простеньким анекдотом, что рассказывали приятели, точно впервые их слышал.

— Да он действительно женится! — снова высказал предположение один из одноклассников, и Серый зашелся смехом.

Лишь Степа с Пашей, оцепенев, сидели напротив, будучи не в силах улыбнуться.

— Да-да, женюсь! — подскочив, замахал он руками. — И всех приглашаю на свадьбу, если она состоится! Мы будем веселиться и радоваться жизни!

Серый готов был по-щенячьи завизжать от счастливого состояния, какое внезапно наполнило его. Глотнув пива, прослезился, и все снова удивленно посмотрели на странного приятеля.

— Не обращайте на меня внимания! — прошептал он. — Мне просто хорошо с вами, легко-легко! Подул бы ветер, я оторвался бы от земли и полетел! Правда, полетел бы!

Затвор чуть примерзал на морозе и время от времени «Никон» приходилось отогревать за пазухой, зато, когда он работал, Смирнов снимал без перерыва всех подряд, ловя улыбку, блеск глаз, неожиданный поворот головы, но постоянно возвращался к пятилетнему Саше, ради которого и примчался на окраину Москвы, несмотря на подлый мороз и мерзкую простуду, с которой уже неделю таскался на ногах. Фотограф же, как нарочно, приехал сюда месяц назад в осеннем пальтеце, и немудрено было простудиться. Но и это его мало беспокоило по сравнению с тем, что подходили к концу деньги. Столица их заглатывала с такой жадностью, что он, казалось, даже не успевал вытаскивать их из кармана. Хотя отправлялся в Первопрестольную почти со штукой баксов в кармане.

— Улыбочка, моя рыбочка, лей, лей, не жалей, веселей, задорней! — приплясывая вокруг деток, тормошил каждого Смирнов. — Что за кислая капуста на лице? А это уж совсем не лицо, а целая кастрюля кислых щей! Приказ по группе: согнать со щек и с ушей всю лимонную кислоту! Улыбаемся, веселимся, скачем, прыгаем, ведь скоро Новый год, елки-подарки! Сашок, большой вершок, нос с губами набекрень! Улыбочка — наливочка, а глазки — сказки! Веселятся все! Если парень не болтун, он великий хохотун! Кто такой, мне покажите, подружиться прикажите! Ах, какой лихой игрун, наш счастливый хохотун! Хохочи, веселись да за пузо держись!

Одна цветная пленка кончалась, он тут же заряжал другую, заводясь сам и разжигая детей, то кружил их в вихревом многоголосом хороводе, то заставлял скакать и прыгать, и все без исключения веселились от души: смеялись, хохотали как заводные. Никакой клоун бы их так не зажег, не растормошил, не заставил ходить на головах.

Воспитательница Полина Антоновна Артюхова, полнеющая сорокалетняя дама, стоя на взгорке и прикрывая варежкой нос от злого ветерка, степенная и медлительная, которую, казалось, трудно было чем-то удивить, раскрыв глаза, не отрываясь, смотрела на Сан Саныча. И было чему изумиться. Сто шестьдесят три сантиметра вместе с вязаной шапочкой, худенький, щупловатый, с легкой, ныне модной небритостью на узком с цепкими и пронзительными глазами лице. А когда фотограф задумывался, а потом начинал снимать, в нем вдруг появлялся неожиданный шарм, то обаяние творческого человека, которое всегда подкупает женщин. Как говорят, на улице встретишь — пройдешь и не заметишь, а тут как черт из табакерки, вихрь энергии, силы и могущества. Он крутил детьми, как хотел, и те подчинялись ему радостно и беспрекословно.

Сан Саныч пришел тише воды ниже травы. Покраснел даже. Робко спросил: «Можно я детей поснимаю?» Полина Антоновна десятый год в «Солнышке», так их четыреста пятьдесят седьмой называется, и хорошо знает что почем. Все садики давно между московскими фотографами расписаны, директрису они щедро подкармливают, и та чужого, со стороны, не пустит. Большая цветная групповая фотография и три индивидуальных снимка стоят рублей триста — четыреста. В группе тридцать человек. Итого десять тысяч за один-два дня работы. В их детсаду десять групп. Сто тысяч с одного садика. За неполный месяц работы. Какой дурак не будет держаться за такую работу? Да директриса ее уволит, если Полина Антоновна другого приведет. А потому она посмотрела на Сан Саныча с сочувствием. Но он тут же разгадал ее взгляд: дошлым оказался этот сто шестьдесят три сантиметра с кепкой.