Джонатан Литэм - Сиротский Бруклин

– И все же я рада, что познакомилась с тобой, – сказала она.

Я издал звук – нечто среднее между кошачьим мяуканьем и собачьим лаем.

– Мяафф!

Наши руки встретились на спине Шелфа. Киммери продолжала ерошить его шерстку, а я упрямо разглаживал ее. Шелф был потрясающе равнодушным котом, поскольку терпел все это: Курочка давно бы убежала от меня в другой конец комнаты и принялась зализывать взъерошенные места.

– Ты кажешься мне таким странным, – сказала Киммери.

– Не нужно из-за этого переживать, – заметил я.

– Да я и не переживаю вовсе и не вижу в странности ничего плохого, – тихо призналась Киммери и потянула меня за пальцы, а я пытался вырвать их. Наши руки переплелись, придавливая кота к матрасу, причем одна из этих рук дрожала как осиновый лист.

– Ты можешь говорить все, что тебе захочется, – прошептала Киммери.

– Что ты имеешь в виду?

– Слова.

– Мне не хочется говорить их, когда ты прикасаешься ко мне так, как сейчас, – шепнул я.

– Мне это нравится.

– Прикасаться? – Прикасаться к плечам, прикасаться к пингвинам, прикасаться к Киммери – кто не любит прикасаться? И почему бы ей не любить это? Вопросы кружились в моей голове, и ни один из них я не мог додумать до конца. Ей было трудно разобраться в том, что со мной происходит, но я и сам в ту минуту не сумел бы в себе разобраться. Я тянулся к ней – и сопротивлялся притяжению. Успобеспокоился .

– Да, – кивнула она. – Прикасаться… к тебе…

Киммери пошарила по стене у себя над головой и выключила свет. Но темнота не была кромешной: отраженный свет Манхэттена проникал сюда из большой комнаты. Потом Киммери пододвинулась еще ближе, и «часы» стали показывать одну минуту первого. Пока Киммери придвигалась поближе ко мне, кот Шелф высвободился и недовольно ушел.

– Вот так-то лучше, – запинаясь, пробормотал я, словно не говорил, а читал незнакомый сценарий. Расстояние между нами сократилось, но при этом дистанция между мной и ею оставалась огромной. Я заморгал, глядя прямо перед собой. Теперь ее рука лежала на моем бедре, где совсем недавно грелся Шелф. Подражая ей, я позволил своей руке лечь на бедро Киммери.

– Да, – шепнула она.

– Неужели тебя может интересовать такой странный человек? – робко спросил я.

– Еще как может! – отозвалась девушка. – Просто… Просто мне нелегко говорить о вещах, которые важны для тебя. Мне трудно общаться с новым человеком. – Она вздохнула. – Люди вообще странные, ты не находишь?

– Нахожу, что ты права, – сказал я.

– Что ж, в таком случае главное – доверять людям, и тогда в конце концов сумеешь их понять.

– Так ты мне доверяешь, пытаясь понять?

Киммери кивнула, а потом опустила голову мне на плечо.

– Но ты почему-то ничего не спрашиваешь обо мне, – заметила она.

– Извини, – удивился я. – Дело в том, что… – Я замялся, подыскивая про себя нужные слова. – Дело в том, что я не знаю, с чего начать.

– Значит, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да.

Мне не пришлось поворачивать лицо Киммери к себе, чтобы поцеловать ее. Оно уже и так было совсем близко, когда я повернулся. У нее были маленькие, мягкие, слегка потрескавшиеся губы. До этого я еще ни разу не целовал женщину, не выпив перед этим как следует. Да и женщины мои поступали так же. Пока я пробовал ее на вкус, пальцы Киммери принялись чертить круги на моей ноге, и я повторил ее движение.

– Ты делаешь то же, что и я. – Ее губы шептали прямо у моих губ.

– Сам не знаю зачем, – пробормотал я. Это была правда. Тики совсем оставили меня в эту минуту. Я был возбужден, к моему телу прижималось женское тело. В точности так же, как разговор с Киммери успокаивал, так и ее тело освобождало меня от синдрома, словно ее тепло и близость наводили порядок в моем беспокойном сознании.

– Мне очень хорошо, – прошептала девушка. – Только тебе надо побриться.

А потом мы поцеловались, так что я не смог ответить, да и не хотел. Я почувствовал, как кончик ее пальца нежно прикасается к моему адамову яблоку, но ведь этого жеста я повторить не мог. Потому я погладил ее ухо и подбородок и привлек Киммери еще ближе к себе. Потом ее рука скользнула ниже, моя – тоже. С этого мгновения я перестал чувствовать свою необычность, свое отличие от других людей. Мои руки, тело, мой мозг, – все стало вместилищем единого тайного знания; и, изнывая от любопытства, я не мог позволить себе торопиться. Я легонько дотронулся до руки, которая была не больше руки ребенка, и меня окатило волной непонятной нежности. Я не стал считать, сколько раз прикоснулся к ней. Вместо этого я осторожно и ласково исследовал все ее тело.

– Ты возбудился, – выдохнула Киммери.

– Да.

– Все в порядке.

– Знаю.

– Я только хотела сказать, что мне это приятно… – шепнула она.

– Да, хорошо.

Она расстегнула застежку на моих брюках. Я принялся возиться с ее тоненьким ремешком, застегнутым спереди на пряжку. У меня не получалось расстегнуть пряжку одной рукой. Мы дышали друг другу в рот, наши губы то находили друг друга, то отрывались на мгновение, чтобы вновь соединиться, наши носы расплющились о наши щеки. Просунув пальцы под поясок Киммери, я вытащил из-под него ее сорочку. Мой палец погладил ее пупок, а потом нашел пушистый бугорок внизу ее живота и осторожно зарылся в него. Она задрожала и сунула ногу мне между колен.

– Можешь прикоснуться ко мне там, – сказала Киммери.

– Я это и делаю, – промолвил я, молясь о том, чтобы сделать это аккуратно.

– Ты так сильно возбужден, – повторила Киммери. – Это здорово.

– Да.

– Как хорошо… Ох, Лайонел, не останавливайся. Как хорошо, – шептала она. – Как же хорошо.

– Да, – снова откликнулся я. – Все хорошо.

«Хорошо». Она повторяла это слово бессознательно, будто позаимствовала мой речевой тик. Я крепко обнял ее свободной рукой. Она застонала, а потом нашарила завязку от моих боксерских трусов. Я почувствовал, как кончики ее пальцев прикасаются к моей плоти. «Слепец и слон», – пронеслось у меня в голове. Я ужасно хотел, чтобы она не останавливалась, и одновременно боялся этого.

– Ты так возбужден, – опять проговорила Киммери чуть хрипловатым голосом. – Ох! – Она наконец-то высвободила из трусов мое естество. – Ого, Лайонел, – восхищенно выдохнула Киммери, – ну у тебя и здоровенный…

– И еще он загибается, – добавил я, чтобы она первой не сказала об этом.

– Это нормально?

– Думаю, на вид это немного необычно, – заметил я, надеясь побыстрее прекратить неловкий разговор.

– А по-моему, это очень необычно, Лайонел, – проговорила Киммери.

– Одна женщина говорила мне, что по размеру он как банка из-под пива, – сменил я тему.

– Я слыхала такие сравнения, – согласилась Киммери. – Но про твой, честно говоря, я бы сказала иначе: по-моему, если его и сравнивать с банкой из-под пива, то с уже изрядно помятой.