Галина Романова - Грешница в шампанском [litres]

Не ко времени он в милицию позвонил. С духом собирался долго. А он мог и вообще не звонить. Его могла Наташка-дворничиха найти вместо него.

– Так что с номерами?

– Вот точно не помню, – фальшиво покаялся старый вохровец и даже руки к груди приложил, в которой билось лживое сердце. – Помню, что первая вроде единица была, а может, четверка, а последняя семь. Точно, семь последняя. А больше ни-ни…

Ищите, умники! Лопатьте базы свои компьютерные, не спите ноченек! Не ему же одному не спать из-за наркоманов всяких, задумавших сдохнуть под его окнами. Ищите, а он понаблюдает со стороны, как быстро у вас это получится без его помощи.

Приблизительно такое гаденькое торжество читалось сейчас на самодовольной физиономии Сахарова Сергея Васильевича.

И была бы ее воля…

А нет ее, воли-то! Ни уличить его было не в чем, ни предъявить ему было нечего.

Понимали это оба. Простились сухо, взяв и дав обещание явиться в прокуратуру по первому зову.

Вова Лесовский с унылым видом ждал ее возле машины, засыпав снег под ногами дюжиной окурков.

– Чего столько куришь, Володь? – она потрепала его по плечу. – У матери погибшего был?

– Был.

– И?

– Пусто! Рыдает, ничего не знает, ничего знать и слышать о гибели сына не желает. Шок, одним словом. А у тебя? Есть что-нибудь?

– Что-нибудь есть. Наблюдательный, мать его, наш господин Сахаров, видел убийцу собственными глазами.

Не удержавшись, выругалась. Хотя сама штрафовала ребят за выражения и даже баночку из-под кофе для этой цели поставила на подоконник. Та редко когда пустовала, но ее взносов туда почти не поступало. А сейчас вот не выдержала, оскорбилась за погибшего, пускай и непутевого Павлушку.

– Да ну! Поехали, расскажешь по дороге…

Удача улыбнулась Кагорову лишь на третий день его безуспешных попыток отыскать в биографии своей покойной супруги грязное пятно.

Ну не могла она быть безупречной, его прекрасная покойница, даже после неожиданной кончины своей не дающая ему покоя. Потому что не бывает идеальных людей. Не бывает безупречных. У каждого свой скелет в шкафу. Лилька тоже должна была его иметь. Непременно. За что-то же ее отправили на тот свет! Кому-то дорогу она перепахала своей неподражаемой выдержкой и самообладанием. Кому, как не ему, знать, в какое бешенство мог привести ее ледяной взгляд, тон, укоряющий тебя в несовершенстве. Ей даже лишних слов произносить не нужно было. Достаточно было этого вот поганого взгляда из-под порхающих густых ресниц.

Сука! Ледяная отвратительная сука, до сих пор не дающая ему покоя.

И даже не в ревности дело было, это на тот случай, если она ему изменяла при жизни. И даже не в том, что его продолжали трепать прокуратура и милиция, вызывая через день.

На первое ему было наплевать… почти. А от второго он как-нибудь отделается, потому что не было у правоохранительных органов на него ничего.

Итак, он начал с ее домашнего компьютера и бумаг в столе ее кабинета. Что пытался найти, и сам не знал. Может, письма какие-нибудь. Может, фотографии или подарки…

Ничего не нашел. Никакого компромата. В компьютере даже музыкальных файлов не было, какие уж тут фотографии. В столе образцовый порядок, даже противно, будто в морге, честное слово.

Тогда Кагоров начал копаться в ее шкафах с тряпьем. Может, хоть там что-то найдется! Может, кожаные трусы или наручники, ошейник. Накидал в спальне кучу-малу из ее тряпок. Ничего! Ни единого намека на то, что Лилия тайно грешила, да еще с извращениями.

Непогрешимая сука! Фригидная непогрешимая сука!!!

Примерно так думал о ней Кагоров, переворачивая свой дом вверх дном. Измучился от бесплодных поисков, разозлился и наорал на домработницу, которая начала Лилькины тряпки обратно по шкафам распихивать.

– Ну что вы делаете, Ада Георгиевна?!

– А что?

Она испуганно прижала Лилькины лифчики к своей впалой груди. Ведь и домработницу нашла себе под стать – тарань таранью, будто нарочно где ее высушивала, а потом в дом привела.

– Зачем, спрашиваю, вещи моей покойной жены в шкаф суете?

Он стоял, похлопывая себе по ляжке свернутой газетой, где снова наткнулся на большую статью о новогоднем происшествии. Думал, что уже позабыли. Думал, что пора бы уже позабыть. Он-то старается! Ан нет.

Писака каких только предположений не делал, ноги бы ему выкорчевать. Додумался даже до самоубийства страдающей запущенной формой лейкемии несчастной госпожи Кагоровой. Не могла, мол, она позволить страшной болезни исказить ее совершенное тело и лицо. Взяла, мол, и отравилась.

Ну брехня же! Такая брехня, что стошнить может!

Лилька с каждой новой родинкой, с каждым крохотным прыщиком в больницу неслась. Раз в месяц сдавала все анализы, строго контролировала свой вес, уровень холестерина и сахара в крови. Массаж, обертывания, целебные травы. О какой запущенной форме страшной болезни речь идти может?!

Вскользь была затронута тема ревности. Молочный король, мол, хоть и обладает несметным богатством, но так до уровня покойной супруги и не поднялся. И это не давало ему покоя, это выводило его из себя, вот он, мол, и отравил несчастную.

Здесь Кагоров частично признал правоту бумагомарателя. Не так уж и не прав тот был, предполагая подобное. Только не рвался он к уровню покойной Лильки. Ему и на своем было комфортно. А ненавидел он ее совсем за другое. За то, что…

Кстати, а за что конкретно он ее ненавидел? За то, что дистанцию между собой и им держала все эти годы? За то, что жизни не признавала настоящей, выдумав себе изысканно-фарфоровую с золотой каемкой? За то, что ни разу за эти годы не захотела от него ребенка и ни разу не заорала на него, не заорала под ним?

Да много за что он ненавидел ее…

И травить он ее не собирался, это точно. Собирался устроить ей несчастный случай, продумав все детально и взвесив все до мелочей.

А что подумают, если будет вот так…

А что будет, если получится так, а не этак…

Все варианты были у него отработаны. Все нюансы. И травить он ее не собирался точно.

Это мороки одной сколько. Где-то надо взять яд. Как-то потом его ей подсыпать прилюдно, чтобы никто не заметил. Не дома же ее за завтраком было травить. Это же вообще идиотизм.

А вот кто-то с этим очень успешно справился, между прочим. Узнать бы кто, да…

Да руку ему пожать и поблагодарить сердечно. Он ведь теперь свободен, и еще как! Он теперь свободен и от брачных уз, и от необходимости совершать убийство, которое, может, до смерти бы его замучило, повторяясь в его снах.

– И куда же мне все это, Митенька?

Ада Георгиевна продолжала прижимать к себе Лилькино белье.

– Сложите все в коробки и поставьте к дверям, я отвезу.

– Куда?! – ужаснулась домработница, решившая, что он собирается все это выбросить на свалку. – Здесь же все такое дорогое! Шубы… Костюмы… Разве можно такие вещи выбрасывать?!