Борис Сударушкин - По заданию губчека [Повесть]

Настаивать Перхуров не стал, боясь, как бы офицер не понял, что он хочет избавиться от него. Обратился к Бусыгину:

— Часть оружия временно надо спрятать. Найдите подходящего человека.

Бусыгин кивнул на низкорослого рыжего мужика в сторонке:

— Церковный староста Сафонов. Свой, я с ним перекинулся парой слов.

— Возьмите еще людей.

— Лишние люди — лишние свидетели. Прихвачу только прапорщика Хрыкова, справимся.

В монастыре остановились передохнуть. Монахи щедро угостили офицеров запасами из келарни — окороками, вяленой рыбой, медом. Расщедрился и староста — вынес из подвала две четвертные бутыли самогона.

Вышла на крыльцо дочка старосты. Посмотрела, как жадно жуют и пьют «защитники», и скрылась в доме, только коса мелькнула. Посыпались шуточки, сальные анекдоты. Ожили офицеры, вырвавшись из обреченного города, повеселели.

Пока Бусыгин укрывал оружие, «главноначальствующий» в доме наместника монастыря беседовал с поручиком Перовым, командиром отряда, охранявшего подступы к тыловому штабу. Иванцова отослал еще раз поговорить с крестьянами. Но те стояли на своем:

— Некогда нам из винтовок пулять, косить надобно.

— Кабы волостной сход собрать.

— Коровы без сена при любой власти сдохнут, хоть при Советской, хоть при вашей, барин…

Иванцов понял, что его водят за нос, пообещал сжечь деревню дотла. Но только разозлил мужиков, вернулся в монастырь не солоно хлебавши. Когда подошел к дому наместника, Перхуров уже строил отряд. Мысленно офицер отметил, что с саквояжем он не расстался и здесь.

Появившийся из кедровой рощи Бусыгин отозвал Перхурова в сторону, зашептал, обжигая ухо горячим дыханием:

— Ненадежен этот староста, трусоват. Если красные прижмут, проболтается о тайнике.

— Вы застрелили его?!

— Зачем же своих-то? — скривился штабс-капитан. Рассказав, где и как он спрятал оружие, добавил желчно: — Все равно теперь мужики не выступят, зря Иванцов глотку драл. А эти винтовочки могут потом пригодиться.

— Благоразумно, — согласился Перхуров. — С вами был прапорщик Хрыков, где он?

— У него неподалеку, на хуторе, тетка живет. Пусть там отсидится. Если кому из наших потребуется оружие — покажет.

Иванцов подозрительно поглядывал на них, пытаясь догадаться, о чем они шепчутся, что в саквояже у Перхурова.

Заметив эти косые взгляды, «главноначальствующий» поспешил вывести отряд из монастыря. От паролей и оружия он избавился, теперь пришла очередь избавиться он отряда.

Только закатилось солнце, наплыл кудлатый туман. Местности этой никто не знал. Когда совсем стемнело, поняли, что заблудились.

Перхуров остановил отряд на привал. Костров не разводили, поели всухомятку и, наломав лапнику, улеглись на него, укрывшись шинелями.

Утром туман долго не рассеивался, густел в низинах, цеплялся за кусты. Невыспавшийся Иванцов подсел к Перхурову, привалившемуся спиной к кривой осине, нервно спросил:

— Не лучше ли, Александр Петрович, вернуться к монастырю? Такими малыми силами мы ничего не сделаем.

— Вряд ли мужики присоединятся к нам, — на этот раз чистосердечно признался Перхуров.

— Тогда надо возвращаться в город.

Едва сдерживая раздражение, Перхуров сказал:

— Я же объяснял на Военном совете: надо немедленно спасать Заволжский боевой участок, иначе мы останемся без Заволжья. Кроме того, пароход сел на мель и сам сняться не сможет.

Иванцов протер стекла пенсне, понизил голос почти до шепота:

— Вы так это говорите, словно рады данному обстоятельству.

— Не городите чепуху! — оскорбленно вскинулся Перхуров. — Я думаю об одном — о спасении защитников города!

Вернулись разведчики и доложили, что отряд сильно уклонился на север, до железной дороги еще верст десять.

Перхуров поднял офицеров, пересчитал их и удивился — за ночь никто не убежал. Видимо, не знали, куда бежать.

Пошла чащоба, за ноги цеплялись сухие сучья, дорога давалась все труднее. А тут еще из распоротой молнией тучи хлынул проливной дождь. Не заметили, как угодили в болотину, долго не могли выбраться, опять сбились с пути.

Когда дождь кончился, Перхуров послал сразу три группы разведчиков. Через два часа ни одна из них не вернулась. Обругав пропавших, полковник заявил, что пойдет сам, вдвоем с Бусыгиным. Недобро хмыкнув, Иванцов подумал: «Странное дело: на разведку — и с саквояжем!»

Не оглядываясь, Перхуров и Бусыгин углубились в осинник. Артиллерия на левом берегу молчала, залпы глухо доносились только с правого, словно раскаты далекого грома.

Наткнулись на избушку пасечника, одним углом осевшую в землю, постучали в щелястую дверь. Вышел маленький, седой, как лунь, старик в длинной исподней рубахе. Испуганно смотрел на них, переминался босыми ногами.

Попросили у него напиться. Не приглашая в дом, пасечник вынес ведро с водой и берестяной ковшик.

Утерев платком усы и бороду, Перхуров как бы между прочим поинтересовался, далеко ли до железной дороги.

— Рядышком, версты не будет, — высоким бабьим голосом сказал старик. — Прямо к станции выйдете, — махнул он рукой.

— А кто там — белые или красные? — уточнил Бусыгин.

— Нетути белых, в шею выгнали, — простодушно ответил старик.

И точно — когда они, где перебежками, где ползком, приблизились к железнодорожному полотну, то увидели на нем воинский эшелон. На одном из вагонов аршинными кривыми буквами было выведено: «Бей белую контру!»

В открытых дверях стояли, сидели, свесив ноги в обмотках, солдаты в новеньких зеленых гимнастерках. Это были красноармейцы архангельского военкома Геккера, которые вышвырнут из Заволжья офицерские отряды.

Не сговариваясь, Перхуров и Бусыгин повернули на восток, бросили отряд на произвол судьбы.

Так полковник Перхуров совершил еще одну измену, не последнюю в своей жизни…

Возле Костромы полковник послал штабс-капитана, одетого в полувоенную форму, в город.

Бусыгин вернулся с губернской газетой, из нее узнали то, о чем уже догадывались, — мятеж в Ярославле подавлен.

На газету большими кусками нарезали три фунта дешевой колбасы, располовинили каравай хлеба. Ели и не могли насытиться.

Потом Перхуров переоделся в приобретенное Бусыгиным гражданское платье — узенькие чиновничьи штаны, серый заношенный пиджак. В этом наряде и с саквояжем полковник стал похож на бежавшего с деньгами кассира.

За Костромой угнали двухвесельный ялик. Плыли по ночам, прижимаясь к берегу, днями отсыпались в прибрежных кустах. Уже не переставая лили дожди, с течением спорил встречный ветер, оба веслами до крови стерли ладони.