Владимир Колычев - Смертельное удовольствие

— Слишком красивые, — уныло отозвалась Настя.

— Слишком — это как?

— Слишком — это излишки красоты, которыми они могут торговать. А у меня таких излишков нет.

— Если тебя выберут, значит, есть… Только не думай, что это просто. Ты сидишь такая вся из себя, подходит какой-то сморщенный сморчок, тебя от него тошнит. Но он выбирает не тебя. Приходит другой, тебе и смотреть на него противно, а он уходит не с тобой. Ты сидишь такая вся красивая, а никого уже рядом нет, всех разобрали, и так тебе противно. Но уже от самой себя. Потому что тебя никто не выбрал.

— И хорошо.

— Ты еще почувствуешь азарт, ты еще войдешь во вкус.

— Вряд ли.

— Не хочешь торговать излишками, будешь продаваться в убыток. Повесят тебя на качели, и — давай взад-вперед. Ты этого хочешь?

— Нет.

Качели будут. Возможно, сегодня. С петлей на шее. Настя ни на секунду не забывала о своих планах.

— И я для тебя этого не хочу. Поэтому ты здесь. Ты же хочешь знать, что такое красивый секс?

Жанна посмотрела на часы, взяла со стеклянного столика пульт, нажала на кнопку, и шторы стали медленно подниматься.

Сначала взгляду открылся сверкающий лаком пол, затем такая же блестящая спинка кровати. Шторы поднимались, обнажая двойное закругление ниже талии, расширяющуюся кверху в спину с красивыми ямочками Венеры на ней.

Белокурая девушка находилась в движении, она с ожесточением, но вместе с тем грациозно вращала бедрами, руками упираясь в грудь лежащего на кровати мужчины. И по кругу, и вверх, и вниз. Жанна нажала на кнопку, из динамика в звенящую тишину выплеснулись протяжные стоны.

Настя не видела мужчину, лежащего на кровати, его лицо скрывала спина блондинки, но воображение выдало образ Вадима. Он запросто мог оказаться сейчас здесь, сбежав от немолодой уже сожительницы в поисках острых ощущений. И на нем сейчас могла оказаться Настя. И стонать, и вращать бедрами, чувствуя в себе горячую мужскую плоть. И никаких моральных запретов — полная свобода, потому что уже нечего терять. Ее втоптали в грязь так, что уже никогда не подняться. Или смерть, или такой вот красивый секс в роскошной обстановке.

Настя разволновалась, щеки вспыхнули, Жанна это заметила, усмехнулась про себя.

Блондинка вдруг завалилась на бок, рукой опираясь на кровать. С постели поднялся молодой парень, лицо которого Насте показалось знакомым. Высокий, худой, но тело сильное, мускулистое. Настя видела его в университете, имени, правда, не знала, да ей это и не нужно.

А лицо у него интересное, и глаза необыкновенные. В университете Настя не задержала на нем взгляд, и сейчас далека была от того, чтобы в него влюбиться. Но если уж грянет гром, то уж лучше получить молнию от него, а не от какого-нибудь вислобрюхого борова с потным взглядом и липкими ладонями.

Девушка стала на колени, выгнула спину, грудью растекаясь по кровати, вытянула руки вперед. Парень с жадностью схватил ее за бедра, притянул к себе, пристыковался, благо было чем. И запыхтел, то прижимая к себе тугую попку, то отталкивая от себя. А девушка страстно стонала, издавая звуки, в которых почему-то слышался сатанинский хохот.

Жанна положила руку на плечо — Настя вздрогнула от этого неожиданного прикосновения.

— Хочешь попробовать? — спросила она.

— Нет! — Настя шарахнулась от нее как лошадь от волчьего запаха.

— Молодой, красивый. Я и сама бы… — Взгляд у Жанны затуманился, она плавно подняла руку, безотчетным движением пальцев скинула бретельку платья со своего плеча.

— Ну, можно, — кивнула Настя.

Да, она хотела бы остаться наедине с этим парнем. Наверняка он ее знает, возможно, сможет помочь. Маме ничего знать не надо, но ведь можно обратиться в полицию.

— Вот видишь, как хорошо, — коварно улыбнулась Жанна.

И вдруг оказалась у Насти за спиной. Ее длинные, с виду нежные пальчики оказались у нее на шее, с силой, но приятно надавили на мышцы. Как будто затронули какой-то нерв, глубоко уходящий внутрь тела. Как будто за веревку дернули, которая перевернула ведро с тяжелой горячей патокой, хлынувшей вниз живота.

— Попробуем втроем, — звенящим от внутреннего напряжения шепотом сказала Жанна. — Ты, я и этот красавчик.

Блондинка уже лежала на животе, а парень сидел на ней как в седле, и скакал, скакал, не в силах остановиться. Но Настя вовсе не хотела становиться его кобылицей. Она хотела домой, в тишину и покой. В безвоздушное пространство, совершенно свободное от мужчин. Она с легкостью дала бы обет безбрачия, если бы это помогло ей вырваться из этой вакханалии.

— Не надо! — Она дернула плечами, отказываясь от совращающего массажа.

— Расслабься, детка!

— Ну, пожалуйста!

— А как же втроем?

Всадник дернулся, как будто его конь налетел на кочку, в седле он удержался, но забился в конвульсиях. И затих, лицом зарывшись в подушку.

— Этот мальчик кончился, несите другого, — тихо, с усмешкой сказала Жанна.

— Я хочу к себе, — капризно сказала Настя.

— Ты просто хочешь… Можно и без мальчика… Можно только со мной…

Настя вжала голову в плечи, чувствуя себя страусом, которому нужно срочно спрятаться, а пол — бетонный. Ни с мужчиной она не хотела, ни с женщиной. Она хотела домой.

— Но не сегодня! — резко сказала Жанна.

И штора стала опускаться.

— Пойдем!

Они вышли из странной комнаты для подглядывающих, спустились вниз. Там ее и увидел Мартын. Он стоял посреди вестибюля с рацией в руке, а Настя проходила мимо него в коротком платье, в босоножках на шпильке. Щечки теплые, возможно, еще красные. Как после жаркого секса с безумствующим самцом. И Настя не знала, как объяснить Мартыну, что краской она залилась от стыда, но никак не от удовольствия.

Да и не было времени объяснять. Ни времени, ни возможности. Жанна вела ее за собой торопливо, как будто ей не терпелось поскорее избавиться от обузы. Мартын едко усмехнулся, перехватив Настин взгляд. Да, он действительно принял ее за проститутку, которая не нуждается в сочувствии.

Жанна провела ее в номер, заставила снять платье. И пока Настя раздевалась, смотрела на нее в похотливом раздумье. Как будто хотела, но не решалась завалить ее на кровать, как женщина мужчину. Или наоборот.

— Ты хорошо себя сегодня вела… — все так же в раздумье сказала она. — Девочка созревает? Или уже?

Настя опустила голову.

— Не совсем.

Она совсем не созрела, и не нужно ей ничего. Но говорить об этом в категоричном тоне вовсе не обязательно. Если на сегодня ее оставят в покое, а все к этому шло. Жанна, похоже, куда-то торопилась, потому плотоядный огонек в ее глазах едва теплился.

— Тогда дозревай. Завтра у тебя первый рабочий день… Возможно, сокращенный.

Настя еще ниже опустила голову. Но промолчала.