Маргарита Ардо - Его Снежинка, пятая справа

— Ну что ж, это хорошо. Поступай умно, докажи, что ты готовая артистка. И если на просмотре не опростоволосишься, считай, что тебе повезло: роль будет твоей.

— Правда?! — я не поверила своим ушам.

— Всё покажет результат просмотра. Твоё упорство мне уже нравится.

Дорохов потёр длинные пальцы, думая о чём-то своём, затем взглянул на часы и прошёл к двери.

— Я покину тебя ненадолго. Мне надо позвонить. Будь хорошей девочкой.

Звук проворачиваемого в замочной скважине ключа снаружи меня добил.

О нет, я опять заперта! Да что же это такое?!

Взгляд упал на два стационарных телефона на столе главного. Этого видимо, для звонков не достаточно? И тут в голову снова пришла мысль о Серёже, о том, что я не знаю его телефона, а он не спрашивал моего.

Боже, а каким образом мы встретимся? А мы вообще встретимся?!

Женя

В отсутствие Дорохова я попыталась вспомнить папин мобильный, не вышло. Так повелось, что мы сегодня больше доверяем списку контактов, чем собственной памяти. Зато домашний номер пришел на ум почти сразу. Я позвонила маме. На меня тут же обрушился водопад контрастных эмоций: от слёз до радости.

Оказывается, папа полетел в Ростов, едва узнав, что я пропала. Жил в моей комнате у Валентины Павловны, не давал покоя полиции, поднял на уши всех знакомых и даже обратился в банк, чтобы занять денег на случай требования о выкупе. Но того не поступило.

— Женька! Женечка! — разрывала мне сердце всхлипами мама. — Господи, рыбка моя, мы так испугались! Как ты, доченька?! Говори мне всё, ничего не скрывай!

— Всё нормально уже, мамуль, — ответила я. — Со мной всё хорошо. Благодаря одному хорошему человеку…

Я мысленно повторила последнюю фразу, понимая, как на самом деле обязана Серёже, и с мыслью о нём в груди снова стало тепло.

Дорохов вернулся через несколько минут и велел поступать умно, выпустив меня из кабинета, как щенка в шторм. Потому что всё закрутилось. Журналисты, камеры, микрофоны в лицо с логотипами телевидения. Я растерялась сильнее, чем когда мне в кулисах крикнули: «Надевай пачку, Люся ногу подвернула», и пришлось выскочить лебедем на сцену, ни разу до этого не репетируя. Хорошо, что танцевала в Академии! И сейчас только пару секунд спустя я вспомнила, кто я и где, и уже говорила одно и то же во все стороны:

— Меня похитили. Мне тяжело говорить. Человек, который не представился, держал меня в доме взаперти. Уйти не было возможности. Не знаю, где тот дом, я не видела его снаружи. Потом мне надели повязку на глаза и привезли к театру. Я не знаю причин. Не могу объяснить. Нет, у меня нет отношений с господином N. и никогда не было. Нет, нас не похищали вместе. Я была одна.

Дорохов стоял поодаль и просто наблюдал, скрестив руки на груди. Сотрудница театра, которая отвечала за прессу, тоже. Хотелось крикнуть им в сердцах:

«Да-да, не беспокойтесь обо мне! Я же балерина, я выплыву и ваша помощь мне совсем не нужна!»

Впрочем, они и не собирались что-то предпринимать. И я вспомнила с благодарностью моего педагога из Академии: она явно знала, чему меня учить — выдержке, когда самое плохое случается перед выходом на сцену. Я развернула плечи и гордо подняла голову. Вопросы жалили, кусали, как пираньи, налетали скопом, желая выдрать из меня кусок. И так без конца, с намёками, что я вру, с ложным сочувствием, с жадностью к скандалам. Вопросы не заканчивались, пока не нагрянула полиция.

В кабинете пресс-секретаря мне пришлось отвечать на те же вопросы, но уже с оглядкой, чтобы не навредить Сергею тем или иным словом. Я помнила о нём всё время: я обязана ему жизнью, я не могу его подставить, не имею права! Именно поэтому я говорила только то, что велел Серёжа, как хорошо выученную роль.

Следователь, который оказался вовсе не загадочным Константином Тихомировым из ФСБ, а грузным капитаном полиции, показывал мне фотографии бандитов и того самого политика. Серёжи среди них не было. Я ссылалась на головную боль и стресс, но затем робко поинтересовалась:

— Этих людей арестовали?

— Почему это вас интересует? — спросил следователь.

— Опасные ведь люди, — пожала я плечами. — А моё имя почему-то всё время ставят рядом с ними. Это пугает. Я вообще не могу никак прийти в себя, не могу поверить, что весь ужас закончился, и можно просто жить.

— Закончился, — кивнул, сложив гармошкой двойной подбородок, служитель закона. — Операция прошла успешно.

— Их арестовали? — сглотнув, спросила я. — Всех?

— Главное, что вам никто больше угрожать не станет, — улыбнулся расплывшийся, похожий на ждуна, мужчина в пиджаке.

Я бы выдохнула с облегчением, когда он раскланялся, но сил не было даже на это, словно меня выпили, как устрицу с лимоном. Дорохов просто назначил время показа, развернулся и ушёл.

К счастью, за мной приехал папа. Похудевший, осунувшийся, он улыбался нервно и постоянно хватался за мою руку в такси по дороге домой, словно хотел убедиться, что я жива. Сама я, впрочем, в этом была не очень уверена — слишком многое случилось за этот долгий день, водоворот событий слизнул меня и растворил полностью, не оставив ни капли живой энергии. Оболочка с пучком на голове, в чунях и трико больше ни на что не была способна.

Только ночью, в квартире Валентины Павловны, в моей комнате с цветущими гибискусами и пеларгониями на окнах, яркими азалиями и настойчивым запахом оладушек из кухни, лежа в кровати в уютной розовой пижаме и глядя на сизый в темноте потолок, я почувствовала, что Я Есть. Да, утомлённая всем на свете, да, искусанная пираньями, да, смущённая новостями и немного отравленная ими, но всё же я. И тогда я подумала о Серёже.

Мой Терминатор, кто он на самом деле? Мне известно только имя и то, что он спас мне жизнь, а ещё то, что его губы невероятно тёплые и сладкие, что его руки большие и добрые, и им так легко доверять. Что его глаза то стальные, то нежные, серые, как перламутровые облака в вечернем небе, стремились прочитать, что творится в моих. Что его голос с мягкой, завораживающей хрипотцой, способен пробраться мне под кожу.

Папа, которому Валентина Павловна постелила теперь в гостиной, заглянул ко мне:

— Не спишь, дочурка?

— Нет.

— Я слышу, ворочаешься. Тебе успокоительного не надо? У меня есть целый арсенал.

— Нет, папуль, я нормально. Просто мысли. Скажи, па, мужчина, прыгавший с парашютом, способный водить машину, как автогонщик, меняющий автомобили, без труда раскидывающий в драке троих, способный справиться со сложной аппаратурой и не говорящий своей фамилии и вообще ничего про себя, кем может быть?

Папа крякнул и потёр подбородок.

— Это тот, что тебя спас?

— Да.

— То есть он был с бандой?