Наталья Александрова - Камея римской куртизанки

– Ох, Леха, будут у нас неприятности!

– Гарантированно! – согласился тот.

Женщина удивленно взглянула на них, и лицо ее вытянулось:

– Так что, выходит, она не мужа хотела провести, а полицию?

Полицейские ничего на это не ответили, только один из них отчетливо скрипнул зубами. А второй махнул рукой в сердцах:

– Да у нее вообще мужа нет, в разводе она!

– Ох, ну Светка меня и подставила!

– А нас-то как она подставила! – ляпнул водитель серой машины, но тут же опомнился: – Вы, гражданка, сейчас поедете с нами, будем протокол составлять. Документы у вас имеются? Настоящая фамилия какая?

– Семужкина… – Девица поняла, что шутки кончились. – Семужкина Мария Витальевна… Ребята, может отпустите меня? Вам же Светка нужна, ее и ищите…

– Нет уж, пока протокол не составим, никуда не денешься!!

Когда женщина, которую упустили двое бравых полицейских, пришла в себя, руки и ноги у нее были связаны. Она лежала на чем-то мягком в небольшой полутемной комнате. Пахло краской, растворителем и еще чем-то смутно знакомым.

Скосив глаза влево, она увидела составленные к стене картины на подрамниках. Скосив глаза вправо, она увидела мужчину лет сорока с невыразительной, незапоминающейся внешностью. Казалось, отведи глаза – и она его не вспомнит.

Однако по каким-то чертам она поняла, что это – тот самый человек, который вез ее в машине. В машине, в которую она села по собственной глупости и неосторожности.

Мужчина пристально смотрел на нее. В глазах у него было странное, пугающее выражение.

– Кто ты? – спросила женщина, понимая, что не получит ответа.

Голос плохо слушался ее.

– Очнулась! – Мужчина оживился, удовлетворенно потер руки. – Отлично! Я хочу, чтобы ты все чувствовала, а главное – чтобы все видела… пока ты можешь видеть.

– О чем это ты? – испуганно спросила женщина.

– Как будто ты не знаешь! – Глаза мужчины вспыхнули. – Ты должна заплатить! Заплатить по счетам!

– По каким еще счетам? О чем ты вообще говоришь? Что ты несешь?

– Ты должна заплатить за мое унижение!

– Ты вообще в своем уме? Какое унижение? Я тебя вообще никогда в жизни не видела! Кто тебя подослал? Вячеслав? Что он задумал? В какую игру вы с ним играете?

Но мужчина ее больше не слушал. Зато смотрел на нее – пристально, неотрывно, как будто пожирал глазами, как будто сличал, сравнивал с каким-то образцом, с каким-то оригиналом. Затем отступил на шаг, снова взглянул и проговорил, как бы ни к кому не обращаясь:

– Это она… она… это ее волосы… и главное – ее глаза… эти глаза… те самые глаза, которыми она в тот день смотрела на меня с презрением и отвращением… ну ничего, больше она не сможет на меня смотреть!

Он моргнул – и в его лице что-то изменилось. Теперь он снова смотрел на женщину – и видел ее. На его лице проступила хитрая улыбка.

– Я принес тебе цветок, – проговорил он мягким, вкрадчивым голосом. – Я принес тебе розу… ты ведь любишь розы?

– Люблю, – ответила женщина растерянно. Она подумала, что лучше не перечить этому сумасшедшему, лучше подыграть ему. – Какая женщина не любит розы?

– Вот именно… какая женщина… в тот день я тоже принес тебе розу. Точно такую же.

Он отвернулся, подошел к белому шкафчику, открыл его.

Внутри стояла банка с водой, в ней красовалась одинокая темно-красная роза.

– Сорт «реверанс»! – проговорил мужчина со странной гордостью. – Все точно как тогда!

Он бережно вынул розу из банки, подошел к связанной женщине и протянул цветок:

– Возьми ее!

– Но у меня же связаны руки!

– Зачем тебе руки? – Он наклонился и вложил стебель розы в ее губы.

Острый шип поранил рот, женщина застонала.

«Маньяк… – подумала она в ужасе. – Сексуальный маньяк…»

– Хорошо! – проговорил мужчина, отстранившись. – Теперь только еще один штрих…

Он снова наклонился, распустил ее волосы и разложил по плечам.

«Точно, маньяк… закрыть глаза и перетерпеть…»

– А вот этого не надо! – рявкнул он. – Не смей закрывать глаза! Глаза должны быть открыты!

В его руке что-то блеснуло.

Скосив глаза, женщина увидела ложечку. Старинную серебряную чайную ложечку.

Женщина в длинном бесформенном свитере, увешанная дешевыми бусами, как рождественская ель, вышла вперед и заговорила гнусавым простуженным голосом:

– Сегодня у нас особенный день! Сегодня мы открываем выставку замечательного петербургского художника Гребешкова…

Она кивнула на виновника торжества – невысокого простоватого мужичка с рыжеватой бородкой, который скромно стоял в сторонке.

– Арнольд Гребешков – старинный друг нашей галереи, он проводит у нас уже пятую персональную выставку, и каждая из этих выставок была заметным явлением в культурной жизни Красносельского района. Я надеюсь, что и эта выставка не станет исключением. А теперь я предоставляю слово известному искусствоведу Арсению Борисовичу Белоцерковскому…

Женщина в свитере смешалась с толпой, на смену ей вышел долговязый тип в таком же бесформенном свитере, только вместо бус его украшала длинная клочковатая борода.

Искусствовед откашлялся, оглядел присутствующих и начал:

– Арнольд Гребешков – постконцептуалист. Не побоюсь даже этого слова, он – постструктуралист. А что это значит?

Он обвел зал взглядом, словно ожидал ответа. Ответа, разумеется, не последовало.

– Это значит, не побоюсь этого слова, что в каждом своем новом произведении он должен, не побоюсь этого слова, поразить зрителя! Искусство не должно ласкать! Не должно, не побоюсь этого слова, гладить по шерстке! Оно должно ранить! Пугать! Оно должно, не побоюсь этого слова, шокировать!

Искусствовед повернулся спиной к немногочисленным слушателям, лицом к произведениям искусства. Это были какие-то странные конструкции из ржавых железных деталей.

Один экспонат, в самом центре зала, был закрыт белым полотнищем.

– Как всегда, Арнольд Гребешков до самого последнего момента держит интригу. Вот и сейчас мы еще не видели главный, не побоюсь этого слова, центральный экспонат выставки. Но сейчас мы его увидим. Арнольд на правах старой дружбы позволил мне снять, не побоюсь этого слова, последний покров с главного экспоната…

С этими словами искусствовед эффектным жестом сдернул полотнище с центрального экспоната.

По залу пронесся вздох, в котором изумление было смешано с ужасом. Ужаса, правда, было заметно больше.

Посреди зала в кресле, отдаленно напоминающем зубоврачебное, сидела женщина. Это была блондинка с распущенными по плечам волосами. В зубах у нее была зажата темно-красная, скорее даже, бордовая роза.

Женщина была, безусловно, мертва.

Но самым ужасным, самым шокирующим было то, что у нее не было глаз. Вместо них зияли два пустых черных провала.