Наталья Александрова - Веер княгини Юсуповой

– Ничего, значит, не знаешь, старичок? – процедил этот человек. – Ничего не ведаешь?

– Ничего, ваше благородие! – Григорий ударил себя в грудь кулаком. – Вот те крест, ничего!

Отчего-то при виде этого золотозубого ему стало по-настоящему страшно.

– Ты мне, старичок, брось эти свои заходы! Никакое я тебе не благородие, а такой же, как ты, трудящийся человек. И я тебе, старичок, прямо скажу – или ты сей же час нам покажешь, где твои господа золотишко припрятали, или я у тебя живьем кишки выну и на вон эту каменную маруху намотаю! – золотозубый кивнул на мраморную Юнону, стоящую возле лестницы. – Ты, старичок, имей в виду, сейчас не старый порядок, сейчас я именем трудового народа могу с тобой что угодно сделать. Могу сразу порешить, а могу погодя, после мучений. Так что лучше сразу признавайся.

– Что хочешь делай, ирод, а только я тебе ничего больше не скажу! – отрезал Григорий и выпрямился – на этого золотозубого его игра явно не действовала.

– Ну ладно, старичок, было бы предложено! Ежели ты хочешь принять мучения за господское барахло, так тому и быть, вольному воля, а спасенному рай…

Золотозубый резко и неожиданно ударил Григория в живот. Старый слуга согнулся пополам, хватая ртом воздух. От боли на глазах выступили слезы. Золотозубый ударил еще раз, а когда Григорий упал на пол, несколько раз пнул его мыском сапога. Затем склонился над ним и процедил сквозь зубы:

– Ну, старичок, последний раз тебе говорю – выкладывай, где все схоронено!

Вместо ответа Григорий плюнул в золотозубого. Кровавый сгусток не долетел, шлепнулся на сапог.

Золотозубый скрипнул зубами, подскочил и всем весом обрушился на лежащего старика. Внутри у Григория что-то хрустнуло, глаза его закатились.

– Ну, мастак, Козырь! – подал голос кто-то из дезертиров.

– Да чего в том толку, – возразил другой, – все одно он ничего не узнал. Впустую возился.

– А это мы еще поглядим! – Золотозубый отошел от бесчувственного Григория и подошел к сгрудившимся позади него слугам.

– Ну что, лизоблюды господские, кто еще желает за бар своих пострадать?

Он обвел слуг тяжелым взглядом.

– Перестреляю вас к чертовой матери, все одно от вас никакой пользы! Или лучше так, ногами забью, затопчу, как энтого старика, на вас и пули-то жалко!

Вдруг кухарка Лукерья упала на колени и заверещала:

– Не обижай меня, дяденька, я все тебе скажу!

Григорий, до того не подававший признаков жизни, открыл глаза и внятно, отчетливо проговорил:

– Иуда! Гореть тебе в аду!

Золотозубый подскочил к нему и с размаху ударил сапогом в бок, затем повернулся к Лукерье. Та попятилась и вскрикнула:

– Все расскажу! Только не бей меня, сироту!

– Ты-то, сирота, откуда можешь что-то знать? – недоверчиво проговорил золотозубый. – Непохожа ты на господскую прислугу! Ты небось при кухне хлопотала?

– При кухне, дяденька, при кухне! Кухарка я ихняя!

– А ежели ты при кухне – какой от тебя прок? Что ты знать можешь, кроме капусты?

– А я подсмотрела, дяденька, когда они золото прятали… все как есть подсмотрела…

– Ах ты, какая сметливая! – золотозубый довольно осклабился. – Ну, коли подсмотрела – показывай…

Лукерья закивала, пошла вверх по лестнице. Золотозубый двинулся за ней, за ним потянулась вся шайка.

Пройдя по коридору бельэтажа, Лукерья открыла неприметную дверцу, за которой обнаружилась деревянная лесенка, ведущая на третий этаж.

– Вот тут они все и спрятали!

– Тут? – золотозубый недоверчиво огляделся. – Где это тут? Тут и прятать-то негде!

– А вот в ступеньках и спрятали!

– Вот как! – золотозубый вытащил из кармана финский нож, постучал его рукояткой по одной ступени, по другой. Услышав гулкий пустой звук, подцепил лезвием деревянную плашку, отковырнул. Под доской засверкало, Лукерья от этого блеска даже зажмурилась.

Под вынутой доской грудой лежали браслеты, ожерелья, перстни, серьги, усыпанные бриллиантами, изумрудами, жемчугами, драгоценные эмалевые табакерки и прочее.

– Ох ты, мать твою! – выдохнул кто-то из дезертиров.

Золотозубый простукал другую ступеньку, сковырнул с нее доску – там тоже были навалены сокровища.

Вся шайка метнулась вперед, бандиты отталкивали друг друга, полными горстями хватали драгоценности. Двое уже сцепились из-за особенно красивого ожерелья, полилась кровь.

– Ша! – гаркнул матрос и выстрелил в потолок из маузера. В тесном помещении звук выстрела прозвучал оглушительно.

Шайка затихла, попятившись.

– Ша! Полундра! Малый назад! Никто ничего не хватает! Сейчас мы все соберем и потом честно поделим. Сейчас не старые порядки, как я сказал, так и будет!

Бандиты недовольно ворчали, но у матроса, должно быть, имелись методы убеждения, и все нехотя отступили, побросав в общий мешок свою добычу.

– Погоди, Колодный! – подал голос золотозубый тип, простукивавший остальные ступеньки. – Мне тут одна вещичка нужна. Веер… знаешь, такой, каким буржуйки обмахиваются? Если кто его нашел – пускай мне отдадут.

– Золотой, что ли?

– Да нет, не золотой. Костяной или бумажный.

– А на черта он тебе нужен?

– А тебе не все ли равно?

– Да мне-то, в общем, без разницы. Сейчас не прежние порядки, каждый волен делать что хочет. Только товарищей своих обманывать нельзя, это понятно? – последние слова матрос проговорил, пристально уставившись на приземистого мужичка в рваном полушубке. – Тебе это понятно, Ефим?

– Чего же тут непонятного? – забубнил мужичок, льстиво и хитро поглядывая на матроса. – Товарищев обманывать – это последнее дело, самое последнее…

– Вот именно что последнее! – матрос неожиданно выбросил руку вперед и запустил ее в прореху полушубка.

– Это ты чего, братишечка?! – взвизгнул Ефим и попытался увернуться, но матрос уже вытащил из прорехи золотой нательный крест, усыпанный сверкающими камнями.

– Что же ты, Ефим? – укоризненно проговорил матрос. – Сам только что сказал, что товарищей обманывать – это последнее дело, а сам эту бирюльку припрятал? Какой же ты после этого товарищ?

– Прости меня, братишка! – заныл Ефим, глядя на матроса, как нашкодившая собачонка. – Бес попутал… как увидел я этот крестик – так прямо душа у меня заныла… очень мне захотелось этот крестик заполучить…

– Душа, говоришь, заныла? – прохрипел матрос. – Ну, Ефим, что мне с тобой делать? Сам ты сказал, что обманывать товарищей последнее дело, стало быть, и будет это самым твоим последним делом! Опосля него уже ничего у тебя не будет!

Он выхватил из кобуры огромный маузер, навел его на Ефима, взвел курок.

– Не надо, братишечка! – взвыл Ефим. – Христом Богом прошу, не надо… у меня в деревне детишки, мал мала меньше… и родителев престарелых кормить надо… кто об них кроме меня позаботится… пожалей меня, братишечка…