Марина Крамер - Синдром бесконечной радости [litres]

Ее саму удивляла эта внезапно возникшая любовь, но Анна часто во время поездок куда-то за границу или просто в Москву ловила себя на том, что скучает по Уйгууне и считает дни, оставшиеся до возвращения туда.

Она любила этот город так, словно родилась здесь, и старалась сделать все, чтобы и люди, живущие в Уйгууне, чувствовали то же самое, чтобы не уезжали, возвращались – потому что здесь лучше, чем где бы то ни было.

– Анна Андреевна, вы хотели в ночной клуб заехать, – напомнил водитель, и Анна, вздохнув, сказала:

– Нет смысла, Илья. Я не могу держать под контролем все заведения в городе и не могу запретить им обслуживать мою сестру.

– Да отчего же? – удивился водитель. – Как по мне – так запросто. Просто пригрозите, что их замучают проверки, а ведь в каждом заведении, если постараться, можно найти нарушения – любые, на вкус и кошелек. Иногда все средства хороши.

– Нет, дорогой мой, нельзя заставлять людей делать что-то, когда заведомо знаешь, что ты сильнее. Это просто нечестно.

– А что тут нечестного, я не понимаю, действительно? Если Дарине Андреевне откажут во всех клубах…

– То Дарина Андреевна все равно найдет, где выпить, – усталым голосом перебила Анна. – Я не знаю, что с ней делать. И, похоже, ничего так и не смогу.

– А я бы все равно попробовал, – упрямо настаивал водитель. – Будь это моя сестра…

– Вот и порадуйся, что у тебя только брат, и тот маленький пока. – Анна отвернулась к окошку и умолкла.

То, что Дарина стала много выпивать, она заметила давно, примерно с полгода назад, но до сих пор так ничего и не сумела решить. Сестра огрызалась, грозилась сбежать – пришлось спрятать ее паспорт в сейфе на комбинате, приезжала домой поздно.

Иногда Анне казалось, что она запуталась, как рыба в сети, и чем сильнее бьется, тем больше запутывается и вот-вот перестанет дышать, задавленная ячейками из лески.

Сведя Дарину с Сылдыз Угубешевой, Анна надеялась, что сестра хоть немного изменится, но все стало только хуже, а квартира Сылдыз превратилась в убежище для Дарины, когда той приспичивало сбежать из-под опеки.

Дома ее встретили звуки музыки, и у Анны потеплело на душе – в кои-то веки Дарина села за пианино, которое Владлен купил специально для нее.

Сестра сидела в просторной гостиной и, прикрыв глаза, играла Листа – это был ее любимый композитор, она даже однажды выиграла довольно престижный конкурс молодых исполнителей с его этюдом.

Анна тихо остановилась в дверях, прислонившись к косяку, и молча наблюдала за тем, как пальцы Дарины порхают над клавишами, словно даже не прикасаясь к ним.

Когда мелодия закончилась, Дарина, даже не открыв глаз, легла головой на клавиши, и они издали нестройный неприятный звук и умолкли.

Анна подошла к сестре, опустилась на корточки и попыталась заглянуть в лицо Дарины:

– Ну что с тобой, малыш? Так прекрасно играла…

– Сто лет за пианино не сидела, думала – руки отвыкли, – пробормотала та, не открывая глаз. – Ты чего так рано? Случилось что?

– Нет… устала просто. Ты ела что-нибудь?

– Не хочется…

– Может, со мной за компанию?

Дарина выпрямилась и взъерошила руками кудрявые волосы:

– Ну, если только за компанию… ты иди пере- оденься, а я пока узнаю, что там наша домомучительница наготовила.

Всегда, приезжая с комбината, Анна шла в крыло дома с организованной палатой интенсивной терапии, где вот уже три года лежал ее муж. Садилась рядом с его кроватью, брала сухую, обтянутую истончившейся кожей руку, сжимала ее и говорила, говорила…

Обо всем – о том, что видела по дороге в город и обратно, о том, с кем и о чем говорила на комбинате, о планах, о предстоящих праздниках, о том, как распускаются первые листочки на деревьях, или о том, что выпал первый снег.

Ей иногда казалось, что Владлен ее слышит и даже реагирует на голос слабым движением руки, но это, конечно, было не так.

Во время последнего визита очень хороший московский невролог сказал, что никаких шансов на то, что Владлен когда-то откроет глаза и начнет хоть как-то реагировать на внешние раздражители, нет.

– У него здоровое сердце, Анна Андреевна, и это в данном случае скорее минус. Кора головного мозга давно мертва, это уже не человек, простите… он будет жить до тех пор, пока бьется сердце.

Анна тогда зажала руками уши и попросила доктора больше ничего не говорить, а сама всю ночь проплакала, понимая, что он прав – Владлен никогда уже не станет не то что прежним, а вообще – не станет. Его нет уже три года, и если первое время была хоть какая-то надежда, то теперь ее не стало.

Сегодня она тоже не изменила правилу и поднялась к Владлену.

Дежурившая медсестра Юля сразу встала со своего места у столика с компьютером:

– Здравствуйте, Анна Андреевна. А я тоже сегодня пораньше… Светку отпустила, она в город собиралась.

– Хорошо. Сходите пока перекусить, я побуду здесь.

– Да, конечно… – Девушка вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Анна придвинула стул к кровати, привычным жестом поправила одеяло и взяла руку Владлена в свои.

– Что мне делать, Влад? – спросила она таким тоном, словно муж был в состоянии услышать или дать совет. – Я не хочу отдавать то, что ты построил здесь. Но на меня, похоже, начнут давить. Пока не знаю, где и как, но чувствую, что это непременно случится, и очень скоро. Наш комбинат остался практически единственным, кто не вошел в состав холдинга. Тимур собрал информацию – и мне она не понравилась. Если я подпишу документы о слиянии, мы точно потеряем и комбинат, и город. Как мне быть, Влад?

Муж, конечно, молчал, он вообще вряд ли услышал ее слова и понял их смысл и уж точно вряд ли смог бы ответить на ее вопросы, даже если и знал на них ответы. Но от этих монологов Анне становилось легче, а порой даже приходили решения.

Но не сегодня. Она чувствовала себя запутавшейся в паутине, и каждое движение приводит только к тому, что паутина плотнее обнимает тело, мешая двигаться и дышать.

– Я не знаю, на кого могу положиться, даже Тимуру не доверяю, – продолжала она шепотом. – Мне кажется, что у всех есть свой интерес в этом предложении и в любой момент мне всадят нож в спину. Ты ведь сам говорил – предают те, кого ты заслоняешь грудью. Так трудно жить, когда не веришь… Анжелка вот в Москву улетела – я знаю, что к дочери, но вдруг – нет? Вдруг день рождения – только предлог? И так с каждым. Артем хотя бы вслух что-то произносит, а остальные молчат и, возможно, молча свое дело делают, я и понять не успею…

Анна поднесла безжизненную руку мужа к лицу, прижалась к ней щекой:

– Влад… мне так трудно одной. И тебя так не хватает… – Из уголка глаза выкатилась слеза, капнула на руку мужа.

Анна откинула голову назад, стараясь не расплакаться, хотя внутри все разрывалось от боли и отчаяния.