Павел Астахов - По ЗОЖу сердца [litres]

Мара скурпулезно, по одному жемчужному зернышку, собирала все.

Свою первую книгу она готовила много лет, а написала потом очень быстро, буквально за месяц. Лежала в больнице – лечила бесплодие, чувствовала себя нормально и страшно скучала, заняться было совершенно нечем, вот и потянулась рука к перу, перо к бумаге…

Вазген не смог ей помешать, потому что его не было рядом. Он редко навещал жену в больнице, появляться в гинекологии ему казалось постыдным, профиль отделения он воспринимал как что-то неприличное.

Должно быть, он думал, что ее диагноз компрометирует их обоих, что все на него смотрят и сомневаются в его мужской силе. У Вазгена всегда было преувеличенное мнение о себе и своей роли в жизни: как будто все в мире вертелось вокруг него, для него и ради него.

Марино желание писать он высмеивал, любое творчество представлялось ему занятием несерьезным и даже вредным, бессмысленной тратой ресурсов – денег, времени, душевных сил.

«Делать нечего, времени много? Иди на кухню, свари хаш, долму сделай, хачапури испеки, – говорил он, увидев Мару с блокнотом. – Ты женщина или кто?»

Представления о женщине, ее предназначении и долге у Вазгена были замшелые. Мару с ее бесплодием и отсутствием хозяйственности он перестал считать настоящей женщиной где-то на пятом году их брака, но разводиться не хотел, потому что это было бы ему неудобно. У Вазгена имелся свой бизнес, небольшой, но вполне себе хлебный. Его строительная компания не то чтобы процветала, но работала стабильно, исправно приносила прибыль.

Особенно хорошо стало с выгодными заказами, когда Вазген пристроился на чиновничью должность в префектуре, как раз по строительной части, разумеется. Компанию при этом пришлось перевести на Мару – а на кого же еще?

Жена Вазгену представлялась глупой мечтательницей, то есть безобидной дурочкой, от которой можно не ждать подстав. Доверять ей, наивной бестолочи, бизнес, конечно, не стоило, так Вазген и не доверял, по-прежнему управлял всеми делами сам, Мара только числилась собственницей компании.

Тем не менее из школы она ушла, потому что Вазген сказал: «Ты директор или кто? Не позорься, хватит возиться с сопляками и их тетрадками».

Без работы Мара скучала, зато у нее появилось время заняться собой, в первую очередь своим женским здоровьем. Вазген без стеснения выражал недовольство ее неспособностью родить ему наследника, хотя они не проверяли, кто из них двоих был в этом виноват. О том, чтобы проверить Вазгена, и думать не стоило – лишь раз Мара заикнулась об этом и нарвалась на жуткий скандал. Против лечения самой Мары у Вазгена возражений не было, так она и оказалась в больнице. И написала там свою первую книжку.

Написать-то она ее написала, а что дальше с ней делать – не знала.

Отправлять рукопись в издательство – неизвестно кому! – Мара боялась: в Интернете писали, что хорошие тексты у новичков беспардонно крадут, публикуя их под именами знаменитостей. Никаких знакомых в редакциях у Мары не имелось, развеять ее страхи было некому. Зато у нее было свободное время, в которое она стала посещать литературные вечера, презентации чужих книг, открытые мероприятия разных писательских союзов – их оказалось на удивление много, и люди там обретались самые разные.

Нашлась одна добрая женщина, редактор литературного журнала, бескорыстный фанат своего дела. Она помогла Маре отшлифовать ее повесть и бесплатно напечатала отрывок.

Публикацию никто, кроме автора, не заметил, но самой Маре это помогло решиться: уже не боясь стать жертвой плагиата, она отправила свое произведение в издательство и – о счастье! – получила положительный ответ. Ее повесть взяли, издали и даже немножко прорекламировали, так что небольшой тираж удалось благополучно распродать.

И Мара почувствовала себя сильной и успешной.

– Ты спрашивал, я дурочка или как? Так вот: я не дурочка, я писатель! – сказала она мужу, положив перед ним свежеотпечатанную книжку. Прямо перед ним, подвинув в сторону тарелку с долмой!

– А ты тут при чем? – хмыкнул Вазген, тыча грязной вилкой в имя автора на обложке. – Кто такая Мария Царева, не знаю такую!

– Это псевдоним. – Мара перевернула книжку и продемонстрировала Вазгену свое фото на задней обложке. На фото Мара была непривычно улыбчива, но вполне узнаваема. – Мария Царева – это я!

– Да? И что? Тебе много заплатили? Нет? – Вазген вернулся к долме.

Успехи его интересовали главным образом финансовые. Против богатой писательницы в семье он, конечно, не возражал бы, а вообще предпочел бы, чтобы жена готовила повкуснее. Долма у нее получалась суховатая, хачапури то и дело подгорали, пахлава норовила увязнуть в зубах и вытянуть из них пломбы.

Мара, сознавая свой долг, записалась на кулинарные курсы, в процессе заинтересовалась здоровым питанием, познакомилась с женщинами, озабоченными сохранением молодости и красоты, стала ходить на занятия йогой и дыхательной гимнастикой. Там оказалось не менее интересно, чем в школе: было и что записать, и за кем понаблюдать. Мара завела новый блокнот, и он быстро заполнился записями.

Чтобы превратить их в книжку, нужно было плотно засесть за письменный стол, забросив все остальное, включая повседневные заботы о муже.

Тут Маре повезло: ворчливый Вазген отправился в двухнедельную командировку. Мара забила холодильник продуктами, чтобы не выходить из дома, и погрузилась в работу.

Какое это было счастье!

Она отрывалась от рукописи лишь для того, чтобы сбегать в туалет или наскоро перекусить. Ложилась спать, продолжая думать о сюжете, и просыпалась с готовыми кусками текста в голове.

В отсутствие Вазгена ей никто не мешал, разве что несколько раз звонили знакомые из группы по йоге и озабоченная ее отсутствием на занятиях тренерша.

Мара сначала отвечала, что очень занята, ей не до йоги, а потом и вовсе перестала снимать трубку. Она торопилась дописать роман до возвращения мужа, который, конечно же, не оценил бы ее вдохновенный труд, и не успела совсем чуть-чуть.

Вазген вернулся на день раньше и был ужасно зол.

– Ты нормальная или нет? – заорал он с порога, еще даже не закрыв за собой входную дверь. – Ты что понаписала, дура?! Дал бог жену-идиотку, за что возьмется – все испортит!

Мара, еще не полностью вернувшаяся из своего воображаемого мира, даже не испугалась – удивилась:

– Что я испортила?

Оказалось – репутацию Вазгена. Он, видите ли, все-таки похвастался коллегам женой-писательницей, так что теперь они знали настоящее имя Марии Царевой, чья позорная слава распространилась и на ее супруга.

Про позорную славу Мара не поняла, она и не знала, что у нее есть какая-то слава, тем более – позорная. Выяснилось, что есть: пока она строчила новую книжку, литературные критики, газетчики и прогрессивная общественность, оказывается, громили ее первое произведение. С чего вдруг? Почему?