Ольга Володарская - Осколки хрустальной мечты

– И Злату Ортман?

Голованов пожал плечами, мол, кто ее знает. Алиби нет, считай, подозреваемая.

А Матвею не хотелось думать об Ане плохо. Ему не терпелось закончить расследование, чтобы начать за ней ухаживать. Сейчас она подозреваемая, да, но не убийца. Он был уверен в этом на сто двадцать процентов.

Когда они подъехали к зданию комитета, зазвонил телефон Абрамова, но он парковался, втискивая свою габаритную машину между двумя другими, поэтому не взял трубку. Потом перезвонит.

Пристроив «Кадиллак», Матвей вышел из него. За ним – коллеги.

Васек давно жаловался на голод и теперь начал всех зазывать в кафе. Неподалеку имелось недорогое и вполне приличное, где они частенько обедали, а иногда ужинали. По вечерам им разрешали приносить с собой водочку и делали скидку на шашлык.

Матвей тоже хотел есть – не сильно, но не отказался бы от «Витаминного» салата и супчика. Если будет бутерброд с сыром, возьмет и его. Поэтому он пошел вместе с Башкой в кафе, а Артюхов отказался: у него с собой имелся контейнер с мамиными котлетами и пюрешкой. Юрка недавно развелся и переехал к родителям. Все его подкалывали, называли маменькиным сынком, но отмечали, что он стал лучше выглядеть. Жена-истеричка из него все соки выжимала, не готовила, не стирала одежду, и он при ней был тощим и неопрятным. Но матушка его откормила, отмыла, и Юрка расцвел.

Абрамов с Головановым взяли еды и уселись за столик. Матвей быстро расправился с салатом и супом (его любимых бутербродов не оказалось), а Васек ел основательно: не только первое, второе и компот – еще пирожок, булочку с маслом и желе. Абрамов не стал ждать, когда тот насытится, и отправился на работу.

Когда он вошел, то увидел немолодую женщину. Она выглядела не просто растерянной – напуганной. Сидела на кресле, прижав к груди сумку из дерматина, и озиралась по сторонам.

– Товарищ майор, это к вам, – обратился к Абрамову дежурный и указал на тетеньку.

Тот подошел к ней, поздоровался, спросил, чем может помочь.

– Вы следователь Абрамов? – робко спросила она.

– Он самый.

– Я вам звонила двадцать минут назад, но вы не ответили.

– Не смог, извините. Вы по какому вопросу?

– Я Дарья Петровна, жена Николая.

– Гребешкова?

– Да. Мы с вами разговаривали сегодня по телефону. – Матвей звонил ей утром.

«Интересно девки пляшут», – подумал Абрамов. Три часа не прошло, а она уже тут? Приехала из области так быстро…

Нет, неправильно. Приехала! Без всяких оговорок. То есть покинула не только село, но и свои владения. Как так?

Значит, Анна врушка. Вся в папеньку.

– Вы разве не страдаете агорафобией? – спросил-таки Матвей.

– Страдаю.

– Как же вы преодолели свою болезнь? Да еще так быстро?

– Сама не пойму. Когда вы позвонили и сообщили о том, что мой Коля был убит, а не умер своей смертью, как говорила Анечка, я вдруг поняла, что должна приехать и побеседовать с вами. Мой сосед как раз собирался в город. Я видела, как он таскает в машину сумки с домашней тушенкой, – он торгует ею через посредника, но доставляет сам. Я спросила, не возьмет ли он меня с собой. Тот согласился, но был несказанно удивлен – знал, что я не выхожу за пределы своего участка. И он, и другие соседи, а также ученики, настоящие и бывшие, мне помогают: бегают в магазин, на почту и так далее. Пару раз меня поднимали и приносили домой. Я же много раз пыталась выйти за пределы зоны своего комфорта: хотя бы прогуляться до реки или того же магазина. Правда, давно, несколько лет назад. Но несколько метров проходила, и у меня начинался приступ, я падала и иной раз не могла сама подняться. Хотя я сильная, физически здоровая женщина. – Она рассказывала об этом, пока они шли к кабинету Абрамова. – Но сегодня я собралась за пять минут (до этого готовила себя час-два) и пересекла «границу». Меня не трясло, не выворачивало, я не цепенела и даже не запиналась. Шла себе и шла. После этого села в машину и отправилась в город, где не была два десятка лет. Он так изменился, скажу я вам…

Они дошли до кабинета. Матвей отпер дверь и пригласил женщину внутрь.

Абрамов разместил Дарью Петровну на диване, налил водички, еще и чаю предложил. От него она отказалась, да и стакан отставила. Выглядела женщина уже не так испуганно, но все равно напряженно. Сейчас главное – выбрать нужный тон и подобрать верные слова…

А то закроется.

– Что вы хотели рассказать мне, Дарья Петровна? – обратился к вдове Матвей. Говорил он не просто вежливо – мягко.

– Думаю, с чего начать, – вздохнула она.

– Давайте с главного?

– Я знаю, кто мог желать смерти Николаю. Если бы его не убили, я сохранила бы эту тайну, потому что она позорна. Но раз мой муж умер не своей смертью, то я не могу молчать…

– Слушаю вас.

– От Коли одна женщина родила ребенка, когда он уже был со мной. Она привезла ему малыша и сказала: «Забирай! Ведь ты так его хотел…» Но на тот момент я была беременной, а у нас еще моя дочь от первого мужа. Троих мы бы не потянули. Притом его дочка была больной. Коля отказался ее принимать, я тоже. Тогда та женщина вернулась и оставила ее у нас на крыльце.

– И что вы сделали?

– Велела мужу решить вопрос. Мне бы своих воспитать, куда еще и чужой? И он уехал с девочкой в город. Брошенная им женщина жила тут. Вернулся через три дня, сказал: та одумалась и приняла дочку. Больше мы о ней не вспоминали. Я – намеренно, не хотела этого, а Коля умел избавляться от дурных и просто тяжелых мыслей.

– С него как с гуся вода? – припомнил Матвей слова Анны Гребешковой.

– Именно так.

– Как звали девочку?

– Мать ей даже имени не дала, она была совершенно не в себе. Послеродовая депрессия, скорее всего. Даже меня она не миновала, пусть и в легкой форме – когда я Анечку родила, а у меня еще старшая, и муж не помощник… Плюс мысли о той девочке, которую у нас на крыльце оставили, покоя не давали. Но я гнала их и смогла отделаться раз и навсегда. На самом деле перестала вспоминать через какое-то время. – Она все же взяла стакан и сделала глоток воды. – Но, как я теперь понимаю, этим сделала себе только хуже. Моя агорафобия не на пустом месте возникла. Я так глубоко запрятала проблему, что она напоминала о себе весьма странным способом. Не открытых пространств я боялась и не толп людей. Меня пугало то, что я могу встретить дочку Коли или ее мать.

– Вы же о них забыли, – напомнил Абрамов.

– Подсознание играет с нами разные игры, со мной вот в такую.

– Не очень вас понимаю.

– Я тоже долго не могла в себе разобраться. Откуда этот страх во мне пробудился? Но несколько лет назад, когда я начала изучать вопрос не только агорафобии, но и других отклонений, сообразила, что к чему. Сначала я перестала ездить в город с учениками – их отправляли на экскурсии постоянно, – потому что тут жили они и я могла столкнуться с ними. Но в безопасности я себя чувствовала недолго. Вскоре тревога вернулась, и мне уже в район стало страшно выезжать. Почему – я не могла понять, как и вы меня сейчас. Но с другой стороны, множество людей страдает от клаустрофобии и арахнофобии, и это воспринимается нормально. Я тоже смирилась со своим отклонением, жила себе в поселке, работала. Но с каждым годом зона моего комфорта сужалась, пока не стала размером в десять соток. Я даже до школы дойти не могла. Преодолевала метров двести, триста, понимала, что больше не могу, вот-вот потеряю сознание, разворачивалась и бежала домой, где безопасно.