Юлия Яковлева - Каннибалы [litres]

Она ничего. Даша эта.

Он закрыл краны, вытерся.

На поддержках не висит, как некоторые: выжимай ее, цацу, как штангу. Помогает. Толчок на поддержку дает вовремя, потом подхватывает. И вертится прилично – не падает на тебя в пируэтах Пизанской башней. Никаких проблем в спине после репетиции с ней. А в ахилле? Прислушался. Нет, вроде. Согнул, потом вытянул стопу. Слава богу, нет.

Случилось это с ним на «Жизели». Приземлился после кабриоля, и вдруг вся сцена опрокинулась – по глазам ударили верхние лампы, пол врезал по спине. И жуткая, жуткая – не боль даже – а мысль: кранты? Хуже ахилла только разрыв крестообразной в колене, это – кранты без вопроса. Никакой хирург не сошьет крестообразную связку так, чтобы потом можно было танцевать в балете. Филя рассказывал. Ему врач, такой, улыбается: «Все хорошо, – говорит, – срослось удачно, ходить будешь». Ходить! Где сейчас Филя? Вроде бы преподает танцы в детской студии «Одуванчик».

Хорошо, что мама ту «Жизель» не видела.

Мама умерла за год. Так странно. Рак. Успела увидеть, как его перевели в категорию премьеров. Умерла счастливой. Обеспокоенной – как же теперь Славик один? Но счастливой: сын – премьер. Один из восьми. Сбылась ее мечта, достигнута цель, к которой она шла – и тащила его – пятнадцать лет. Будила в школу, возила в училище через всю Москву (потом сама мчалась на работу). Понукала, чтобы растягивался и дома, чтобы не прекращал упражнений и на каникулах. Следила за его весом. Приучила к легкой еде. И вот день триумфа: сидит в актерской ложе – смотрит на сына в главной роли. В главной!

Все балетные мамаши мечтают о таком дне. Удается – восьми. Ей – удалось. Может, поэтому и умерла? Миссия окончена. Сдала вахту.

Вот только никто не успел его подхватить.

Может, поэтому он и упал? Тогда, на «Жизели»?

Если бы мама смотрела – не упал бы.

Нет, охотниц было хоть отбавляй. Когда он поступил в труппу, бабы оживились: кому достанется? С данными, не вредный, руководству нравится, в кордебалете не сидел, сразу афишные партии, сразу на гастроли в Японию.

Ах, сколько он не успел сделать для мамы! Например, привезти ей из Японии кимоно.

Все бабы, которые запускали в него когти, были какие-то странные. Не такие. Славик не понимал. Каждой что-то было надо. То после репетиции ее забери. То шубку купи. А лучше – сразу машинку. Как она жалуется, послушай. В ресторан пригласи – причем сам догадайся в какой. В кино ее веди. Квартиру с ней сними – но сначала сам эту квартиру и найди.

Славик вжимал голову, распухшую от чужих «хочу» и «надо», и не прощаясь уползал в кусты. Трудновато, когда оба работают в одной труппе. Но можно. В классе вставал у палки подальше. Не встречался взглядом в зеркале, повторявшем их па. Отношения не складывались.

А после травмы их интерес погас. После возвращения с больничного к нему прилипло прозвище: Пирожок без ничего.

Или начинка, это что-то внутри него, исчезла еще раньше – когда ушла мама?

Славик посмотрел на часы. Пора поесть перед спектаклем. Сытно, но не плотно. Так наставляла мама.

Буфет был открыт. Многие столики заняты.

Славик встал в очередь.

«Да ну его, пусть она берет», – донеслось до него. Девочки. По остреньким жестам, по быстрым улыбкам и взглядам он понял, что обсуждают его. Захихикали. Потом: «Жалко, что ли? Пирожок без ничего».

Подошел Антон:

– Ну ты даешь, друг.

– А что?

– Такое попадалово.

Славик не нашелся с ответом.

– Аким заставил? Ты пойди к нему, поскандаль, – продолжал науськивать Антон. – Она ж тебя угробит.

Славик заерзал. Из очереди – не смыться.

– Никто меня не заставлял, – промямлил Славик.

Антон оживился. На лице забота:

– Ты чего? Ты давно ахилл залечил? Чтобы шпалу такую таскать.

Славик пожал плечом. Антон ужаснулся:

– Она ж ростом с мужика.

К счастью, пожилая буфетчица уже отпустила предыдущего покупателя. Полная, с багровым лицом – она сто лет в театре уж как, любит всех артистов, всех помнит по именам.

– Привет, Славик. Что будешь?

– Здравствуйте.

– Хочешь, с тобой сейчас к Акиму схожу? – не унимался Антон. – Для моральной поддержки?

Славик стал изучать тарелки за стеклянной витриной – как будто там страшно интересное.

– Ну ты даешь, – покачал головой Антон: – Гляди, я тебе помощь предлагал.

Но отошел.

Славик поставил тарелки на поднос, расплатился. Искать свободный столик, тем более подсаживаться к кому-то не хотелось. Понес к себе в гримерку. Мимо плакатика «Убедительная просьба НЕ выносить еду и посуду из буфета».

«О, горю от нетерпения вечером на это посмотреть», – донеслось напоследок – и хихиканье.

Мама всегда говорила: не обращай внимания, люди завидуют. Но все-таки было неприятно.

Когда Славик открыл дверь гримерки, первая мысль была: обокрали. Дверцы шкафа распахнуты, ящики трельяжа выдвинуты. А потом увидел Лешу, из группы первых танцовщиков. Леша раскладывал вещи. Свои – в его шкаф. С маминой фотографией на дверце внутри. Фотографию Леша отклеил за уголки. Понес, чтобы…

– Ой, – сказал Леша.

А потом Славик увидел и свои манатки: аккуратно сложенные в углу. Трико свернуты колбасками, как змеиная кожа. Туфли стопочками. Одежда в пластиковом мешке. Леша аккуратный, чистенький. И в танцах тоже. Такой аккуратист, что это никогда не выпустит его из группы первых танцовщиков – выше.

– А ты что, не в Питере? – удивился Леша. Фиг поймешь, правду говорит или нет.

Славик поставил поднос на пол, забрал у него фотку:

– Нет.

– А мне так сказали, – стал объяснять Леша. – Что я могу занять твою гримерку. Ты теперь в Питере, сказали. Сегодня там спектакль. Там у балерины партнера нет… Мне так сказали.

Выглядит искренне, подумал Славик. Наверное, Леша просто совсем тупой.

– Наверное, перепутали, – не стал распалять ссору он.

До Леши доперло, что все-таки что-то здесь не то. Он сгреб свое барахло, извинился, смылся в коридор.

Славик сел на вертящийся табурет у зеркала. Покачался туда-сюда.

Кто бы сказал, что делать? Поглядел на мамино лицо. На поднос на полу. На свои разбросанные вещи.

Вынул телефон.

Она приехала и уехала – не известно, может, на следующий сезон она опять куда-нибудь переедет, в Лондон, например. А ему здесь жить.

– Славик, все хорошо? – тотчас отозвался в трубке Аким.

Славик помолчал. Врать он не любил:

– Наверное, я сегодня не смогу выйти.

По шумному вдоху в трубке он понял, что Аким сейчас кинется уговаривать, и быстро прибавил:

– У меня ахилл заболел.

Петр позвонил Андрею сразу же.

– Ты где?

– В Шарике. Где же еще. Ждем гейт на Амстер.

– Будет вам водила.

– Круто. Спс.

– Че?

– Мерси, говорю.

– Но не без вытекающих, – предупредил Петр.