Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

— Нет, такой. — Девушка нарисовала еще один нос. — Глаза маленькие, сверлящие, близко к носу поставленные, — с жаром продолжала она.

— А цвет? — снова спросил Шота.

Марис писал протокол.

— Цвет — не могу сказать. Какие-то пустые, мутные. Волосы черные, прямые, с большой лысиной посредине. Лицо длинное с острым подбородком, — вспомнила девушка.

— А еще? — подгонял Шота.

— Над верхней губой с левой стороны большая бородавка, на левой стороне подбородка заживший шрам, и на правой руке татуировка.

— Какая татуировка?

— Рожа какая-то с ножом в зубах.

— Как ты все это запомнила? — удивился Марис.

— Я работаю в ателье фотографом, много лиц вижу и хорошо запоминаю каждое, надо ведь найти — как лучше сфотографировать.

— Нам повезло со свидетелем, — сказал Марис.

— А девушка? — не отступался Шота.

— Скорее дама. Но женщины могут менять свою внешность. Однако у этой были очень характерные черты.

— А именно?

— Глаза раскосые, как у японки. Это изменить нельзя. Кажется, зеленые. Неправильные черты лица. Однако лицо очень привлекательное, волосы — мальчишечья стрижка — светло-рыжие, некрашеные. Роста среднего, стройная, грациозная. Ну, словом, дама высшего разряда. Она не здешняя, такая необыкновенная, как с обложки иностранного журнала. В нашей дискотеке никто ее раньше не видел.

Милешко усердно рисовал цветными фломастерами, потом показал свидетелям оба рисунка.

— Точь-в-точь, — удивилась девушка. — Вы настоящий художник.

— Чуть было не стал, да не вышло. Стал милиционером, — засмеялся Милешко.

— Здесь распишитесь, — пригласил Марис, подвинув протокол на край стола. — На каждом листе.

— И здесь тоже, — Милешко дал девушке свои рисунки.

— Большое вам спасибо, — галантно поклонился девушке майор. — Вы нам очень помогли. — Он проводил обоих до двери.

— Вот жаль, — протяжно сказал Марис, когда майор Милешко вернулся. — Нет у нас рисующего компьютера. У американцев есть, и все там очень просто. Свидетель описывает, как выглядит преступник, а компьютер знай себе рисует и выдает картинку. Что-то вроде заочной фотографии.

— У нас таких нет и не скоро будут, — вздохнул майор Милешко. — У американцев много чего есть, о чем мы можем только мечтать. Шота, прости, не знаю твоей фамилии и звания.

— Зови меня просто Шота, и капитан Брегвадзе будет к твоим услугам.

— Ладно, Шота. Будь так добр — попроси привести нам этого олуха сержанта Гришина.

Сержант Гришин, типично русский парень — невысокий, плечистый, льняные волосы, нос курносый, лицо озорного мальчишки — потоптался у двери и несмело, все чего-то оглядываясь, вошел в кабинет.

— Входи, входи, красавец, садись! — пригласил его майор Милешко.

Присутствующие были разочарованы. Они надеялись увидеть большого, сильного и весьма коварного мужчину, а тут какой-то простачок.

Милешко сел за письменный стол, Шота с ним рядом, а Марис на мягком диване за круглый столик — он снова приготовился писать.

— Ну иди, садись, болван ты этакий! — Милешко указал на стул, который он поставил посреди кабинета.

Гришин сел на кончик стула, осторожно, пугливо оглядел незнакомцев.

Шота поднялся и демонстративно встал у него за спиной.

— Ну, друг любезный, — начал Милешко как бы мягким, но по сути угрожающим голосом, — расскажи нам, сколько тебе заплатили за то, чтобы ты посадил Овчинникова в камеру к Зиверту?

Гришин моргал глазами.

— Нисколько не заплатили, — как бы непонимающе, простодушно отвечал он.

— Не заливай! — прогремел у него за спиной голос Шота. — Мы тут не шутки шутить пришли! Рассказывай!

В Гришине вдруг взыграло врожденное крестьянское упрямство.

— Никто мне ничего не платил, — стоял он на своем. — Овчинников — хулиган. Он ударил женщину, ругался нецензурными словами в общественном месте, в дискотеке. Я доставил его в участок и посадил в камеру, где было свободное место. Зиверт сидел один.

Шота ему врезал так, что тот мигом полетел со стула. Милешко медленно к нему подошел, взял за руку и поднял. Гришин снова сидел на стуле.

— Лучше говори правду. Все как есть! Из милиции ты все равно вылетишь. Но хотя бы под суд не попадешь. — Милешко говорил спокойно, взвешенно, почти отеческим тоном.

Гришин достал замусоленный носовой платок, вытер слезы, сопли и, всхлипывая, сказал:

— Хороша была женщина, неописуема хороша. Я такой никогда не видел.

— Которая? — уточнил Марис. — Та, которую Овчинников ударил, или какая-то другая?

— Та самая, — кивнув, подтвердил Гришин. — Никогда ее не забуду. Я… я… — запнулся он, — я с ней переспал. — У него блестели глаза от приятных, сладких воспоминаний.

— Когда переспал? До задержания Овчинникова в дискотеке или после? — поинтересовался Марис.

— До задержания. Я не хотел плохо о ней говорить.

— Послушай, Гришин, — подгонял его Милешко. — Расскажи нам все по порядку.

Гришин задумался.

— Она пригласила меня на дамский танец. В воскресенье, когда я был в клубе. — Он рассказывал запинаясь, то и дело с опаской оглядываясь на Шота. — Она очень интересовалась мной, моей жизнью.

— И ты похвастал, что работаешь в милиции, помощником дежурного, — догадливо продолжил за него Милешко.

— Да, сказал, — не стал отрицать Гришин.

— И она попросила тебя оказать ей услугу?

— Нет, не сразу. Мы весь вечер танцевали. Она была ну такая… — Наивные голубые глаза Гришина стали мечтательными.

— Насчет этого — после. Что было потом?

— Потом? После танцев я ее проводил.

— Куда?

— До гостиницы. Она сказала, что не хочет со мной расставаться, но в гостинице после двенадцати не разрешается быть посторонним. Я сказал, что милиционеру можно. Она ответила — не надо этого делать. У меня могут быть неприятности. Тогда я сбегал в отделение, взял дежурную машину и отвез ее к себе домой.

— Дежурную машину? — вспылил Шота. — А если бы надо было ехать на место происшествия?

— Есть и вторая.

— И бензин из нищих фондов вашей милиции?

Гришин понурил голову.

— Это так, между прочим. Рассказывай дальше, — отошел от него Шота.

— Дома все спали. Я провел ее в свою комнату, на второй этаж. У нас свой дом.

— И что?

— Нам было хорошо, очень хорошо. Колоссальная женщина!

— Это нас не интересует, — продолжал допрос Милешко. — Что она сказала?

— Сказала, что специально сюда приехала. С ее дядей случилась беда. Дядя ее вырастил, все ей отдал. Она за дядю очень переживает. Тетя умерла от рака. Дядя с горя стал пить. Ей неизвестно, что он по пьянке натворил, но сидит он у нас. Это судьба, сказала она, что она встретила именно меня.

— Судьба! — не удержался от усмешки Марис.

— Да, она так сказала, — не понял иронии Гришин. — И попросила никого к дяде не сажать, чтобы кто-нибудь его не избил, потому что на трезвую голову он смирный и беспомощный.