Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 2. Прокурор бросает вызов

— Она не упоминала, зачем приехала в Сан-Диего? Может быть, подыскивать работу?

— Нет. Очевидно, просто поговорить с ним. Они не виделись несколько лет. Она думала, что, возможно, произошла ошибка. Она надеялась, что годы, быть может, смягчили сердце ее отца. Вероятно, она несколько раз писала ему. Она знала, как его отыскать, потому что он был членом профсоюза плотников.

— В момент аварии она находилась за рулем машины?

— Нет, просто шла по улице. И около десяти часов вечера на нее налетел какой-то лихач. Водитель был пьян, ему удалось скрыться. Полиция расспрашивала ее о машине. Насколько я помню, она сумела. сообщить общее описание и, кажется, назвать одну цифру и одну букву номера. Остальное она либо забыла, либо не разглядела… Знаете, я почему-то так и подумала, что ее отец покончит с собой. Он ужасно тяжело воспринял смерть Марсии. Конечно, он считал, что это было наказание, и все такое, но ведь было видно, как он любил ее и тосковал по ней… Он должен был ее любить. У нее был милый, добрый характер. Она отошла с улыбкой. Да, она тоже любила своего отца, но она не хотела, чтобы ее ребенок страдал от клейма, которое он для него приготовил. Я никогда не забуду, как она на него смотрела. Ее взгляд был полон нежности, но в ее глазах было столько же упорства, сколько в его.

— Что произошло с ее вещами? — спросил Селби. — Быть может, в ее чемодане имелась какая-то подсказка к тому, где следует искать ребенка?

— Тут я ничего не знаю. Когда она к нам поступила, с ней не было никаких вещей. Подобравшая ее санитарная машина доставила ее в интенсивное отделение, а потом ее перевели к нам. Сначала было ощущение, что она выкарабкается, но у нее оказались серьезные внутренние повреждения. Она оставалась в сознании до самой последней минуты. Она сидела в постели, откинувшись на подушках, и все слабела, слабела, глядя в глаза своего отца. А он держал ее руку и плакал как ребенок, но рот его был по-прежнему сжат, словно лезвие бритвы. Знаете, нам, медсестрам, приходится видеть много всяких жизненных ситуаций… и смертей. Но этот случай был самым ужасным из всех, какие я помню. Самым ужасным и… ненужным. Ведь забудь он свои окаменевшие, несгибаемые принципы, дай волю чувствам, и сегодня его внучка была бы с ним.

— Большое вам спасибо, мисс Диксон, — бросив взгляд на Сильвию Мартин, произнес прокурор. — Думаю, что вы помогли нам несколько прояснить ситуацию.

— Я рада, что узнала, чем все закончилось, — ответила она. — Эта мысль не давала мне покоя. Если я вам еще понадоблюсь, мистер Селби, вы сможете разыскать меня здесь, в больнице.

Селби поблагодарил ее, взял Сильвию Мартин под руку, и они пошли к выходу. Уже снаружи дрожащим голосом она произнесла:

— Дуг, ну разве я смогу когда-нибудь стать х-хоро-шим р-репортером, если буду так р-реветь каждый раз, когда дело оборачивается плохо…

Он обнял ее за талию и молча повел к машине. В салоне, промокнув глаза платочком, она сказала:

— Наверное, из-за того, что мы столько о них думаем, мне начинает казаться, что я хорошо знала этих людей. Я чувствую, что они мне гораздо ближе, чем многие из тех, кого я вижу ежедневно. Сейчас они уже мертвы, их не воротишь, а мы все еще подглядываем в их жизни… Так бывает, когда видишь на экране актрису, которой больше нет среди нас. Ты видишь ее счастливой, обаятельной, играющей свою роль, и в тебе смешиваются сразу три ощущения, сразу три различных восприятия ее: первое — это образ, который тебя увлекает и захватывает, второе — талант актрисы, твое восхищение ею и, наконец, глубоко под всем этим, пульсирующее где-то в уголке сознания понимание того, что ее больше нет. И перед тобой раскрывается тайна жизни, вещи делаются торжественными и значительными, и… О, я не могу объяснить тебе это, Дуг. Ты не то чтобы пугаешься, нет. Душу охватывает ощущение мира и покоя, ты осознаешь ненужность, мелочность большинства своих переживаний, своей обывательской эгоистичности. Ты только подумай, каким надуманным, ужасно ненужным был этот барьер, который Уоткинс воздвиг между собой и своей дочерью.

Селби ласково похлопал ее по плечу.

— Я знаю, Сильвия. Я понимаю, о чем ты сейчас говоришь.

— Что ж, — произнесла она с немного вымученной улыбкой, — это не избавляет нас от необходимости смотреть на реальность нашей собственной жизни, Дуг Селби. Ты окружной прокурор графства Мэдисон. Я репортер «Кларион». И мне нужно сделать хорошую статью, которая позволит читателям газеты увидеть вещи такими, какими их увидела я… И кроме того, нам предстоит еще выяснить, почему Мэдж Трент не позвонила своей дочке и не рассказала, что произошло с Крольчихой-мамой, которую преследовал злой Койот.

Селби опустил голову в знак молчаливого согласия, вставил ключ в зажигание и завел мотор.

— Дуг, я хотела бы позвонить в газету, — произнесла Сильвия Мартин. — Ты не возражаешь?

— Ничуть, — ответил Селби. — Я высажу тебя возле отеля.

Он вел машину молча, сосредоточенно нахмурив лоб. Отыскав подходящую стоянку, он затормозил у тротуара и сказал:

— Ты иди, Сильвия. Мне нужно кое-что обдумать. Когда она вернулась через десять минут, он сидел в той же самой позе, откинувшись на спинку сиденья и глубоко погрузив руки в карманы пальто.

Сильвия распахнула дверцу и забралась в машину.

— С чего такой мрачный вид? Тебе передалось мое настроение? — спросила она.

— Знаешь, у меня в голове все время крутится одна заманчивая мысль. Пока это только смутная догадка. Я не могу ей довериться, пока не получу доказательств, а вот откуда их взять, ума не приложу.

Она взглянула на него и нерешительно произнесла:

— Может быть, ты поделишься со мной своими подозрениями, а я выскажу тебе мнение дилетанта?

Селби вытащил из карманов пальто одетые в перчатки руки и принялся барабанить кончиками пальцев по полированной поверхности руля.

— До сих пор, Сильвия, наши действия основывались на том предположении, что бродяга либо разыскивал свою внучку, либо выслеживал того, кого собирался убить на основании мотивов, которые становятся ясны, если прочитать письма, найденные нами в его кармане.

Он замолчал, и она кивком попросила его продолжать.

— Мне кажется, — вновь заговорил он, — что даже для человека таких суровых убеждений, с таким сжатым в ниточку ртом и всем его несусветным упрямством было бы немного странным отправляться на поиски обидчика своей дочери спустя столько лет. С другой стороны, у Уоткинса был пистолет, и он явно собирался пустить его в дело. Выходит, мы могли выбрать неверную мотивацию?

— Какой же вариант возник у тебя?

— А вот какой. Предположим, что после смерти дочери Уоткинс отправился мстить, но не за ее поруганную честь в общепринятом смысле этого слова, а с целью наложить справедливую кару на человека, повинного в ее смерти.