Нора Робертс - Успеть до захода солнца [litres]

И они запели вместе, хором.

Мать рядом с ней издала какой-то тихий звук. Элис повернулась к ней и увидела, что она плачет.

Элис снова задрожала:

– Я плохо сделала. Я плохая. Я плохая.

– Нет, нет, нет. – Мать поцеловала руку Элис, чмокнула ее в щеку. – Это слезы счастья. Я всегда любила слушать, как мои девочки пели вместе. У моих дочек такие красивые голоса.

– Я не девочка. Я женщина …

– Элис, ты всегда будешь моей девочкой. Как и Рин.

Дорога поднялась в гору, и Элис увидела дом. Она слабо вскрикнула, потому что ее сознание металось между воспоминаниями о том, что было четверть столетия назад, и увиденным только что.

– Дом немного изменился, – сказала мать. – Мы добавили несколько комнат, две выходят на ту сторону. Теперь у него другой цвет, – продолжила она, когда сестра остановила машину. – Появилась новая мебель. Больше всего переменилась кухня, я бы сказала. Но в ней те же стены и потолок. – Говоря это, мать обняла ее и погладила по спине, прогоняя мурашки. – За домом по-прежнему амбар, конюшни, загон. Мы держим кур, а недавно завели и свиней.

К машине подбежали собаки, и Элис съежилась.

– Собаки! Они рычат, кусаются.

– Только не эти. Наши собаки не кусаются. Это Честер и Клайд.

– Вон, видишь? Виляют хвостами. – К ужасу Элис, бабушка вышла из кабины. Собаки кружили вокруг нее, но не рычали и не кусались. Они припадали к земле и виляли всем телом, а бабушка их гладила.

– Виляют хвостом, – повторила Элис.

– А ты хочешь их погладить? – спросила мать. Элис лишь молча втянула голову в плечи. – Ну и не надо. Но они не укусят тебя и не будут рычать.

Мать распахнула дверцу и ступила на землю. Горло Элис сдавила паника, но мать протянула ей руку:

– Пойдем, Элис. Я рядом.

Взяв мать за руку, она подвинулась на сиденье. Снова съежилась, когда одна из собак сунула нос и обнюхала ее.

– Сидеть, Честер, – приказала сестра. И тут, вызвав удивление Элис и пробудив какое-то еще забытое ощущению, в котором она не узнала восторг, пес шлепнулся на попку. Ей показалось, будто у него смеялись глаза. В них не было злости. В них было счастье. У него были счастливые глаза.

Она еще немного подвинулась на сиденье, и пес завилял попой, но остался сидеть.

Она поставила ногу на землю. На ноге была розовая кроссовка с белыми шнурками. С минуту она завороженно смотрела на нее и пошевелила ногой, убеждая себя, что это не сон.

Она поставила на землю другую ногу в розовой кроссовке, вздохнула и выпрямилась.

Мир так и норовил закружиться вокруг нее, но мать держала ее за руку.

Доверившись матери, она с трудом передвигала ноги.

На ней была джинсовая юбка – она не смогла надеть ни брюки, ни джинсы, купленные для нее. Но юбка закрывала ей ноги, как того требовала скромность. И белую блузку можно было застегнуть доверху, до шеи. Пальто было теплое, не то что старая шаль, которую она носила дома. Вся новая одежда была мягкая и приятно пахла. И все-таки Элис дрожала, поднимаясь по ступенькам.

Она посмотрела на пару кресел-качалок и тряхнула головой.

– Мы покрасили их в прошлом году, – сказала ей сестра. – Я люблю голубой цвет. Как летнее небо.

Элис посмотрела на открытую дверь и попятилась.

Бабушка обняла ее за талию.

– Я знаю, тебе страшно, Элис. Но мы все с тобой. Все мы.

– Два пирожка после работы, – пробормотала Элис.

– Правильно, милая. Я всегда давала моим девочкам по два пирожка, когда они делали что-то полезное по хозяйству. Но сегодня никакой работы, – добавила бабушка. – А пирожки есть будем. Как насчет чая с пирожками?

– Сэр в доме?

– Нет. – Теперь в голосе бабушки слышался гнев. – Его ноги никогда не будет в этом доме.

– Ма…

– Помолчи, Кора. – Бабушка повернулась к Элис. – Это твой дом, а мы твоя семья. Мы стоим тут, три поколения женщин, которые могут одолеть все невзгоды. Ты сильная, Элис, и мы будем тебя поддерживать, пока ты не вспомнишь, какая ты сильная. А теперь пойдем в дом.

– Ты тоже останешься со мной? Ты останешься в доме, как и мама?

– Конечно, останусь.

Элис подумала, что из незапертой двери можно будет, если что, легко выйти, и вошла в дом.

Там были цветы в вазе и столы, там были стулья, и диваны, и картины. Огонь – не в костре, не в печке. В камине. Пламя мерцало в камине.

Окна.

Завороженная, она переходила от окна к окну и любовалась. Все было такое большое, просторное, опрятное. Внутри дом уже не казался пугающим. Внутри он казался безопасным.

– Ты хочешь взглянуть на остальные комнаты? – спросила сестра.

Неужели там много комнат? Такие большие, такие далекие, такие близкие.

Ах да…

– На комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.

– Твою комнату? Она наверху. – Сестра направилась к лестнице – так много ступенек, так много пространства. – Бабушка вспомнила, как ты мечтала о розовых стенах, вот я и попросила мальчиков покрасить их. Мы старались, чтобы они выглядели так, как когда-то. Пойдем наверх, посмотрим, что ты скажешь.

– Только сними сначала пальто, – попросила мать.

Элис втянула голову в плечи.

– Можно я оставлю его?

– Конечно, можно, доченька. – Кора ласково сняла с Элис пальто. – Оно твое, только в доме оно тебе не нужно. У нас тут тепло и хорошо, правда?

– В моем доме холодно. Я греюсь чаем.

– Скоро мы тоже выпьем чаю. – Кора повела Элис к лестнице. – Я помню тот первый раз, когда попала в этот дом. Мне было шестнадцать, и твой папа ухаживал за мной. До этого я никогда не видела такой величественной лестницы. Она идет наверх, потом расходится в обе стороны. Ее сделал ваш прадед. Легенда гласит, что он решил построить самый роскошный дом в Монтане, чтобы убедить вашу прабабку выйти за него и жить в этом доме.

– Сэр построил мне дом. Мужчина – он кормилец.

Кора промолчала, отвела Элис через просторный холл в комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.

– Я понимаю, она не совсем такая, как была, – начала она. – Прости, что не сохранила твои постеры и…

Она замолчала, когда Элис отошла от нее и с изумленным видом принялась расхаживать по комнате, трогая комод, кровать, лампы, подушки на диванчике под окном.

– Окна смотрят на запад, на закат, – пробормотала Элис. – Если я хорошо себя веду, то сижу раз в неделю на улице и гляжу на закат.

– В твоем доме было окно? – спросила сестра.

– Маленькое, под потолком. Я не могла видеть закат, но видела небо. Голубое, и серое, и белое, когда падает снег. Не как та комната без окон.

– Ты можешь смотреть на закат каждый вечер, – сказала мать. – Из дома или на улице.

– Каждый вечер, – повторила Элис.

Потрясенная этим, она повернулась. Потом в ужасе отшатнулась, когда случайно посмотрела в зеркало. Женщина в длинной юбке, и белой блузке, и розовых кроссовках. Ее седые волосы, похожие на хмурое небо, были заплетены в косу и открывали бледное лицо с глубокими морщинами.