Тонино Бенаквиста - Малавита

— Скажите, Фред, вы сошли с ума? — произнес Квинт.

— К чему обижать славного мужика и рисковать стать непопулярным.

— Непопулярным? Если бы эти люди знали Джованни Манцони, жулика и убийцу, я бы дорого не дал за вашу популярность. Вы не писатель, Фред, вы всего-навсего дерьмо, которому удалось спасти свою шкуру, не забывайте об этом.

Фред и Том уже давно перебрали все варианты в чисто формальных словесных стычках. Теперешняя их игра требовала высокой точности и постоянной тренировки.

— Одного я никак не могу понять, — продолжал Том, — что вы намерены делать во время дебатов, какими бы они ни были? Совершенно на вас не похоже.

Он был прав. Дебаты? Обмен мнениями? Действительно, это было совершенно не в его стиле — ни обмен, ни мнения. Джованни Манцони проповедовал искусство красноречия ударами лома, и радости диалектики обычно выражались в поисках аргументов от паяльника до дрели. Фред с удовольствием отправил бы Алена Лемерсье подальше, если бы тот не заговорил про «писателя, которого все принимают за неудачника». Он свою долю получил с лихвой. Кто лучше Фреда знает эту тему — на много километров вокруг? Словно мало просто писать, чтобы чувствовать себя писателем, — пришлось еще заполучить и писательские проблемы. И он познакомился со всеми тревогами человека, рассказывающего про себя, одинокого в своей каморке, непонятого, взыскующего правды, не всегда пригодной для изложения.

— Я сначала пересмотрю фильм на видео, Том, приготовлю кучу интересных вещей для рассказа. И вы пойдете на этот просмотр со мной, я скажу, что вы мой друг. За это я обещаю абсолютно честно написать ваш портрет в своих мемуарах.

Квинтильяни, не ожидавший такого двусмысленного довода, рассмеялся.

Магги не станет присутствовать ни на просмотре, ни на дискуссии. После долгого дня, посвященного административной работе в Народной взаимопомощи (взыскание долгов, бухгалтерия, планирование работы на будущее), она вызвалась помогать в организации ужина на восемьдесят человек в столовой технического лицея Эвре. Стоя на раздаче, за рядом сдвинутых пластиковых столов, она наполняла тарелки голодных людей и спрашивала себя, сколько нужно разложить горохового пюре, чтобы стереть ее долг перед человечеством. В ее душе горело призвание сестры милосердия на поле боя, и она помогала одновременно и на кухне, и на раздаче, на разгрузке и погрузке машин, на сборе и на мытье посуды: она работала, как настоящий спортсмен, стремящийся побить рекорд. Она полагала, что в самоотверженности надо упражняться, как в виде спорта, — разминка, работа, ускорение, и если тренироваться регулярно, можно стать чемпионкой. Когда столовая опустела, ей пришлось признать очевидное: подвиг доставлял определенное удовольствие. Вооружившись губкой, она самозабвенно набросилась на пустую кухню. Давно пора было закатать рукава, испортить руки, поцарапать, задубить. История знавала блестящие прецеденты.

В сумерках гигантского актового зала зрители ждали, когда Ален Лемерсье начнет свое вступительное слово. Эти пятьдесят неизменных зрителей присутствовали, несмотря ни на что, и на самом деле образовывали настоящий клуб. Ни в коем случае они не пропустили бы этот ритуал, коллективную концентрацию, немыслимую ни в каком другом месте, волнение, которое вызывал только большой экран. А еще приятно было вернуться к реальности и сопоставить свои мнения сразу после окончания фильма. Само то, что они покидали уютные гостиные и телевизоры, чтобы посмотреть фильм в зале, уподоблялось для них акту неповиновения.

Томас Квинтильяни и Фредерик Блейк, сидя в зале бок о бок, с трудом скрывали один — нервозность, другой — радостное возбуждение. Сыщик опасался вопросов, которые могут обрушиться на его подопечного, даже самых безобидных. Одновременно он чувствовал, что включение Фреда в сообщество воспринимается начальством как гарантия благополучного завершения дела. Как-то так криво выходило, что эта ворованная репутация писателя-самозванца по-своему доказывает, что ему, Тому Квинту, удалось сделать из бывшего жулика уважаемого человека, а тем более в такой стране, как Франция, — просто чудо. Фред, со своей стороны, несколько раз пересмотрел фильм на видео, для того чтобы заранее представить себе дебаты, и чувствовал готовность привести некоторое количество аргументов домашней заготовки, а также выдать готовые ответы на вопросы, которые не преминут ему задать. Он даже придумал, что начнет свое выступление цитатой, которую Уоррен откопал в интернете: «Женам писателей не понять, что когда их мужья смотрят в окно, они работают». Для него фраза резюмировала всё непонимание его работы домашними, их скрытую манеру не признавать его в качестве автора. Сегодня вечером, выступая перед первой своей «официальной» публикой, он сможет наконец расквитаться с теми, кто сомневается в его праве на творчество. Том Квинтильяни, его самый главный враг в мире, будет единственным тому свидетелем.

Лемерсье скрылся в проекционной и что-то тянул с началом фильма, в рядах зрителей роптали.

— У нас бы давно убили механика, — прошептал Фред.

Том, несмотря на долгую привычку ждать, мысленно с ним согласился. Лемерсье появился, развел руками в знак полной беспомощности и поднялся на сцену сделать объявление.

— Друзья мои! В кинофонде произошла ошибка. Бобины, которые мне доставили, не соответствуют запланированному фильму. Такое с нами не в первый раз…

Два раза в год это случалось непременно. В ноябре прошлого года в коробках от «Фантастического путешествия» Ричарда Флейшера прибыл «Охотник на оленей» Майкла Чимино, а за несколько месяцев до того вместо просмотра американского документального фильма «Парк наказаний» клубу пришлось довольствоваться «Розовой пантерой»!

Но для того, чтобы выбить Алена из седла, нужны были средства посильнее: он умудрялся, жонглируя на грани фола, оправдывать изменения в программе, импровизировать новую презентацию, даже проводить параллели между двумя фильмами. Этот спортивный прыжок в сторону с приземлением на обе ноги стал настоящей специальностью ведущего киноклуба.

— Нам здесь больше делать нечего. Пошли домой.

Ален рассыпался в извинениях перед гостем, предложил договориться насчет следующего сеанса, и Фред, расстроенный, что не может подняться на сцену, без слова направился к выходу. Том предложил ему зайти куда-нибудь в центре пропустить по стаканчику.

— Останьтесь хотя бы на фильм, — сказал Ален, — у нас будет тоже американский фильм, с субтитрами, так все-таки получится, что вы не зря пришли.

Фред шагал следом за Квинтильяни. Сходят, успокоят нервы парой стаканов бурбона, он станет доставать Тома вечной песней про старые добрые времена, а потом они вернутся на улицу Фавориток как добрые соседи, какими они и являются.