Сергей Качуренко - Детектив «Седьмой флот» [publisher: SelfPub]

– Прошу в машину, – подростковым тенором проблеял худосочный. – Наш руководитель попросил уделить ему несколько минут вашего драгоценного времени. Для встречи необходимо проехать в центр.

Я кивнул и поразмыслил:

«Кабы не вчерашняя погоня – решил бы, что черный монстр приписан к дипломатической миссии, а юноши в белых рубахах – референты консула».

Забравшись в прохладный салон, умостился на диване, обтянутом лоскутами черно-кумачовой кожи. Истекавшие из встроенных колонок аккорды космической фуги, болезненно сдавили черепную коробку. Померещилось, будто очутился в кабинке ночного клуба накануне Хэллоуина.

Провожатые умостились по бокам, после чего махина тронулась с места.

Угрюмо подумалось:

«Хоть бы не услышали, как зубы стучат. Еще мурашки по спине разбегались, и мотыльки в животе порхают. Наверное, зря не подал сигнал. Вот и не зря! Сколько можно отсрочивать развязку? Неужто мало смертей?!».

После тренинга по умножению решимости мозговой анализатор взял тайм-аут. Эмоциональность угасла, течение времени застопорилось.

Прострация длилась до момента, когда кроссовер замедлил ход и плавно остановился. Встряхнувшись, разглядел за окном фасад пассажа на углу Преображенской и Дерибасовской.

Сидевший справа референт распахнул дверцу, выпрыгнул на тротуар и, обернувшись, учтиво молвил:

– Ценим понимание! Вас ожидают в горсаду на стуле. Можете идти, – дождался, пока я вывалюсь из салона, боднул головой и метнулся обратно.

В тот же миг «хаммер» сорвался с места. Мне же оставалось и далее теряться в догадках, ковыляя по раскаленной брусчатке к оговоренному месту.

Для несведущих поясню, что стул в горсаду – есть дань уважения одесситов творчеству писателей-сатириков Ильфа и Петрова. Памятник в виде элемента гарнитура генеральши Поповой установлен у входа в Городской сад. В любое время года к нему выстраивается очередь – каждый уважающий себя приезжий жаждет запечатлеться верхом на знаменитом стуле или присесть, чтобы загадать желание.

Издали заприметил на нем человека, замершего в позе пианиста.

«Неужто памятник дополнили скульптурой Кисы Воробьянинова?!» – подумалось ненароком, настолько угловатая фигура сочеталась с постаментом.

Зато одеяние «статуи» казалось современным и отнюдь небедным – темно-серый костюм с отливом, безупречно белая рубаха, блестящий терракотовый галстук и остроносые лаковые туфли. Рядом – компактный чемодан на колесиках с выдвижной ручкой. Седок походил на респектабельного иностранца, сошедшего накануне с трапа океанского лайнера.

Вскоре удалось идентифицировать интуриста.

Минувшие годы почти не изменили внешность Андрея Птицына – парторга нашего олимпийского курса. Те же охристые вихры и прилизанная на бок челка. Выдающиеся скулы, ящикообразный подбородок. Длинный нос, напоминавший корабельный форштевень, искривленные поджатые губы.

Андрей Владимирович получил оперативный позывной по фамилии и стал откликаться на Птицу, хотя за глаза курсанты обзывали его Дятлом. Таковой выдалась сжатая характеристика курсового подхалима, заносчивого служаки и высокомерного долдона.

Теперь все эти качества отобразились в позе, отчего топтавшиеся в очереди экскурсанты недоуменно таращились на изваяние, возмущенно переговариваясь. Некоторые пожимали плечами и уходили прочь.

Конечно же, я обо всем догадался – недостающие пазлы заполнили прорехи в картине расследования.

Подойдя, заговорил первым:

– Слазь с пьедестала, не зли людей! Дождешься, что кто-нибудь заедет в морду. Пошли в тень.

– Не посмеют, бандерлоги! – процедил сквозь зубы Птицын и расправил плечи, позируя хмурому фотографу из очереди. – Видишь, я пользуюсь популярностью.

‒ Кончай балаган! – внезапное раздражение выбило меня из колеи. – Жаль тратить на тебя время! Меня уверили, что беседа будет недолгой.

Статуя осклабилась, хотя наморщенная гримаса скорее напоминала маску африканского божка из коллекции Бокала.

– Беседы не будет, пан Кучер, ‒ прогнусила, сощурившись. ‒ Достаточно одного твоего слова. Готов заключить выгодный контракт?

– Здесь говорить не буду.

– Напрасно. Кивнул бы и баста, ‒ Птица поднялся и чинно поклонился очереди. – Спасибо, граждане, за внимание!

Одернув пиджак, подхватил чемодан и покатил по аллее. Я подался следом, озираясь с надеждой разглядеть прикрытие иль на худой конец – Борилу с Лютиком.

Бывший парторг отыскал малолюдное место в тени и остановился. Развернувшись, приблизился вплотную, заглянул мне в глаза и выпалил скороговоркой:

– В кейсе десять лямов бакинских. Кивнешь, и они твои. Я мигом исчезну, но и ты навсегда улетучишься с поля нашего зрения. Рекомендую уподобиться Штейну. Александр Петрович поступил разумно и не прогадал. Даю минуту на размышление.

Оторопев от внезапности, я отвел глаза в сторону. Вспомнилась фраза из какого-то фильма: «Нужно давать столько денег, чтобы невозможно было отказаться. Не получится купить – всегда можно будет продать».

Не стану утверждать, что после предложенной мзды воспламенился праведным гневом неподкупности. Отнюдь! Из-за мозгового ступора здорово себя материл, но вскоре переключился на соблазнителя, испытав брезгливое омерзение. И тут приключился мистический эксцесс.

Глянув на слащавую физию, разглядел проявившийся меж нами облик Фемиды с повязкой на глазах. Видение напоминало мираж – в пульсирующей дымке возникла слаженная стать богини правосудия и заслонила прообраз Кисы Воробьянинова. Перед собой удерживала весы. В левой чаше высилась гора денежных пачек, в правой – толпились люди. Множество людей.

В первом ряду я узрел свое семейство. Оля растирала слезы по щекам и старалась улыбаться. Дети ободряюще кивали. Чуть поодаль стояли плечом к плечу Сарычев, Вишенцев, Костюченко. Саечкин в облачении прикрывал собой остальных и крестил серебряным крестом денежный ворох в левой чаше весов. Куча банкнот конвульсивно подрагивала, превращаясь в мерзкую сущность с потусторонней рожей. Поначалу чудище скалилось и рычало, но потом стало съеживаться, пока не обратилось жалким червяком. После этого видение пропало.

Проморгавшись, выдохнул с презрением:

– Эх, Птица, Птица! Попугай ты, полинезийский! Раньше был гнидой беспринципной, коих хватало среди партийцев. Теперь и вовсе упырем заделался. Пошел ты …

Запнулся, ощутив негодование, которое грозило перерасти в неуправляемую ярость. Сжал кулаки и подался вперед, но услыхал за спиной истошный крик:

– Не надо!! Дядя Сережа, не надо!

Оглянувшись, увидел бегущую по клумбам Дашу. Размахивая ручонками, она перепрыгивала через ограды, всхлипывала и повторяла: