Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

– Ну-ну, – помрачнел Солонецкий. – Учтём критику.

И полез на насыпь.

Турова он нашёл на перемычке. Тот следил, как разравнивает насыпь бульдозер. Солонецкий поздоровался, постоял рядом. Потом сказал:

– Зайди ко мне через часик.

И уехал.

В туннеле он пробыл минут двадцать. Велел вытащить из забоя экспериментальные станки с лопнувшими гидрошлангами, поставить старые.

В приёмной, словно не замечая радостного лица секретарши, бросил:

– Все приказы Кузьмина мне… И чаю покрепче.

Не раздеваясь, пробежал глазами принесённые приказы. Отложил папку в сторону.

Кузьмин сделал то, что в принципе действительно нужно было сделать. В каждом приказе была реальная основа. Спору нет, главный инженер видел будущее… Но только будущее, которое сегодня было ещё невозможно. Не слишком ли затянувшийся, не слишком ли опасный для руководителя юношеский максимализм? Или – это уже бездушие?..

…Вернулся к столу, отложил в сторону последний приказ – об отстранении Турова, усмехнулся. Если опять же принципиально, то и тут Кузьмин прав. Туров работает так, как привык за эти годы. Не каждому понравится его неспешность, спокойствие. Но Солонецкий знал Турова и другим: на Мамаканской ГЭС тот сел в кабину горящего МАЗа и сбросил машину в реку. И когда уже здесь в водоприемник вдруг прорвало воду и рабочие ринулись к выходу, в испуге забыв включить аварийные насосы, Туров полез вниз, по пояс в ледяной воде прошёл к пультам, включил, и через восемь часов брешь зацементировали.

И если отстал от жизни Туров, то, значит, отстал и он, Солонецкий…

Вера Сергеевна принесла чай. Он попросил поставить две чашки. Спросил:

– Ну, как вы без меня?

– Соскучились, – ответила она, и Солонецкий смутился, пробубнил: – Ну-ну… – И добавил: – Идите-ка вы домой, Вера Сергеевна, уже поздно…

Только налил себе чаю, вошёл Туров.

– Вовремя, раздевайся.

Подвинул чашку. Стал рассказывать о снежном баране, пурге, куропатках и о том, как выхаживал его Аввакум.

Рассказ прервала уже одетая Вера Сергеевна.

– Юрий Иванович, главный инженер просит принять его.

– Просит? – Солонецкий откинулся в кресле. – А что же он не входит… – Потянулся к пачке за рафинадом. – Пусть войдёт.

Кузьмин остановился перед Солонецким.

– Садись, Геннадий Макарович, – кивнул, ослабляя рукой высокий ворот свитера. – Вот, ёлки, щетина как колется, побриться не успел…

Кузьмин помедлил, отодвинул стул, сел.

– Давай сегодня в баньку сходим, – прервал паузу Туров. – У меня венички остались, попаримся…

– Дело, – согласился Солонецкий. – Баня – это рай, да ещё если с веничком… Жаль только, пивка нет. Пиво на материке.

– На материке, – в тон ему отозвался Туров, отпивая чаю.

– Пиво у меня есть, – вдруг сказал Кузьмин. – Японское, в банках, с водителем передам.

– О! – удивился Солонецкий. – Я думал, у меня главный инженер непьющий, а он втихаря пиво цедит…

– Я не пью, – не поддержал шутливый тон Кузьмин. – Это подарок.

Снова зависла пауза.

Солонецкий отодвинул чашку, уже серьёзно продолжил:

– Ну так что, Геннадий Макарович… Получилось, как считаешь?

Он смотрел Кузьмину в глаза, и тот не отводил взгляда. В глазах главного инженера была непоколебимая решительность. И Солонецкий не выдержал, первым отвёл свои.

– Рановато… – произнёс наконец Кузьмин.

– Ну вот, – с облегчением сказал Солонецкий. – Слава богу, наконец-то ты понял, что рановато… Нужно сначала людей, людей настроить, а потом уже техника, технологии…

– Рановато вы приехали, – перебил его Кузьмин.

– Да-а?.. – Солонецкий растерялся. Поднял чайник. – А может, вы с нами, Геннадий Макарович, чайку?

– Спасибо, не хочу.

– Ну что ж, неволить не стану. – Переводя взгляд с Кузьмина на Турова продолжил: – Гонора-то не поубавилось… Н-да… – И уже глядя только на Кузьмина. – Вы толковый инженер, Геннадий Макарович, но чтобы работать вместе, мы должны понимать друг друга. Я попытался вас понять… Вы считаете, что вам времени не хватило… наломать дров. А я – что его было чересчур много. И теперь ошибки, которые вы наделали, будем исправлять вместе…

Кузьмин медленно поднялся, достал из кармана пиджака сложенный листок, вырванный из школьной тетради, положил перед Солонецким и молча вышел.

– У него дети есть? – прервал тягостную паузу Туров, разглядывая разлинованный в клеточку лист.

– Нет вроде… Жена в столице осталась. Серёжа, первый раз у меня такой инженер… был.

– Задержи.

– Пишет: по семейным обстоятельствам… Недопонял я чего-то в нём, недопонял…

– Главк не отпустит.

– Он своего добьётся.

Солонецкий замолчал.

Опять защемило сердце, но трудно было понять: это физическая боль изношенной мышцы или нечто другое, чему нет названия в медицинских справочниках.

Он допил остывший чай.

– Ничего, Серёжа, мы-то с тобой ещё здесь, мы-то вместе…

Он хотел произнести эти слова тоном бодрячка, но получилось грустно.

Туров принёс из приёмной шубу Солонецкого.

– Пошли, дружище, за вениками – и в баньку. К народу. К крепкому голому люду, – говорил он, помогая Солонецкому одеться. – Попаримся, мужиков послушаем. Чайку попьём с моими внуками, а то они по тебе соскучились.

У выхода они столкнулись с шофёром Кузьмина. Тот протянул четыре банки пива.

– Геннадий Макарович передал.

– Спасибо, – растерянно поблагодарил Солонецкий, забирая холодные яркие жестянки. – Спасибо, обязательно передай…

Он посмотрел на Турова.

Тот кивнул головой, и Солонецкий кивнул, словно соглашаясь, что, дескать, мужик-то Кузьмин ничего, да вот пойми его попробуй, и они вышли на улицу.

За всю дорогу от аэродрома до посёлка Солонецкий не проронил ни слова. Разговорившийся было Расторгуев скоро обиженно замолчал и перестал поглядывать в зеркальце. А Солонецкий, откинувшись на заднем сиденье и даже не расстегнув шубы, хотя в машине было тепло, вновь и вновь возвращался к тому, что произошло за прошедшую неделю.

…Он знал, что рано или поздно его вызовут в главк. И даже догадывался, как именно будут обосновывать необходимость консервации стройки. Какие варианты предложат, чтобы смягчить удар для тех, кто пришёл на эти неуютные берега, пережил первую зиму в палатках, построил первый дом. И всё-таки, какие б варианты не были предложены, консервация – это тысячи разочарованных людей. Это нереализованные надежды. И именно ему, а не начальнику главка придётся выслушивать всё, что захотят высказать эти люди. Именно он должен будет обосновывать целесообразность консервации.

Но сейчас он возвращался с маленькой надеждой, которая пришла с совершенно неожиданной стороны…