Мария Воронова - Сама виновата [litres]

– Следы же остаются, а мне потом натирать! – буркнул муж, но ей было все равно.

Сам виноват, не захотел покрывать паркет лаком, пусть возится теперь с мастикой.

Ольга и сама любила иногда привязать к ступне специальную щетку и скользить по полу, глядя, как он под ее ногами становится гладким и блестящим, но вообще полотер – мужская профессия.

Переодевшись и умывшись, она нырнула под плед и попросила мужа принести чайку. Обычно он с удовольствием выполнял такую просьбу, а сегодня не стал.

– Кто тебе позволял водить своих мужиков в мою больницу? – вопросил он, встав посреди комнаты в позе памятника Крузенштерну.

– Не поняла.

– Все ты поняла, не прикидывайся! Мне все рассказали, как ты притащила какого-то сморчка с носовым кровотечением.

– Ах это! Боречка, этот мужик не мой, а больница, строго говоря, не твоя. Просто у коллеги возникла экстренная ситуация, а я знаю, что у вас хорошие ЛОРы, да и близко.

– Ах так? Значит, о мужике чужом ты подумала, а о родном муже нет!

Ольга не любила пафос, поэтому отвернулась к стене и накрылась с головой, но муж не унимался.

– Оля, я серьезно! Ты что, не понимаешь, в какое положение меня поставила? Все теперь будут говорить, что у моей жены есть любовник, а я даже не смогу с полной уверенностью это отрицать!

– Ну не отрицай, – буркнула она из-под одеяла.

– Ты совсем уже, Оля, распустилась! Не готовишь, шляешься с каким-то отребьем и даже не считаешь нужным мне сообщить… Хоть бы сказала, что ты ездила в больницу, а то мне коллеги докладывают о здоровье моего друга, а я ни сном ни духом! Как это, Оль?

Она вылезла из-под одеяла. Пожалуй, он прав. Никудышная она жена.

– Прости меня, пожалуйста. Вылетело из головы.

– Так вот на будущее, Оля, – Борис возвысил голос до уровня греческой трагедии, – я тебя попрошу не принимать участия в судьбе других мужчин. Я не потерплю, чтобы моя жена шаталась с чужими мужиками!

– Не потерпишь, значит? – Ольга засмеялась. – Прости ради бога, я, видимо, тебя не так поняла, ведь когда другие мужики хотели меня трахнуть на твоих глазах, ты прекрасно это потерпел. Даже не шелохнулся.

– Ты бьешь ниже пояса! Тогда была другая ситуация, и я сто раз объяснял, что невозможно было что-то сделать! – выкрикнул Борис, а Ольга поморщилась от визгливых ноток в его голосе. – Меня бы убили, и все, ты этого хотела?

Она покачала головой:

– Не знаю, Борь. Просто ты сейчас ведешь себя как школьник, которому наваляли одноклассники, а он вымещает зло на младшем брате. Ты струсил, что ж, это твой выбор, и я его уважаю, но после этого, согласись, ты потерял право указывать мне, что ты потерпишь, а чего нет.

– Я действовал как лучше для тебя, потому что если б дернулся, то они бы не только меня убили, но и тебя. Не надо из меня труса делать.

– Ты сам его из себя сделал, так имей хотя бы смелость признаться в этом.

– Не надо разговаривать со мной как на комсомольском собрании!

– А там не самые плохие вещи говорят, – заявила Ольга. И отрезала: – Все, Боря, разговор окончен.

Но муж долго еще не унимался, разглагольствовал, что не испугался тогда, а проявил тактическую выдержку, которая спасла жизни им обоим, а она просто хочет его унизить, вот и ухватилась за ничтожный повод. Когда он договорился до того, что она специально выставляет его трусом, чтобы путаться с мужиками, Ольга не выдержала.

Она быстро оделась, с омерзением сунула ноги во влажные сапоги и выскочила на улицу, напоследок бросив мужу, чтобы он сам объяснил маме, почему ее дочь ушла из дому.

Квартира принадлежала им с мамой, поэтому уходить следовало Боре, но выставить его за дверь было нереально. Он стал бы упираться, приводить весомые аргументы, привлек бы тяжелую артиллерию в виде мамы, и Ольга оказалась бы истеричной дурой при святом муже, который никогда ее не бросит, несмотря на все гнусные вы- ходки.

Но сейчас она просто физически не могла находиться рядом с ним, видеть его самодовольную физиономию, слушать пафосные речи, которыми он пытался прикрыть свое малодушие.

Впрочем, сейчас ей было неважно, прав он или нет, трус или смельчак, главное, что мерзнуть на холоде в мокрых сапогах лучше, чем сидеть рядом с ним в комфорте и уюте.

Снег перестал, остатки его таяли на проводах и чугунных оградах, ночь сгущалась, а идти было некуда.

Таких подруг, чтобы пустили ночевать, у нее нет, остается вокзал или дежурная часть. Надо куда-то приземлиться, потому что обидно на таком важном процессе подхватить грипп и щеголять перед ленинградским бомондом красным носом и беспрерывным чиханием.

Как жаль, что нельзя поселиться в гостинице! Свободных мест вечно нигде нет, а и были бы – никто не даст ей номер с ленинградской пропиской. Хоть в больницу ложись!

Ольга остановилась, огляделась, долго смотрела на дверь своей парадной. Хорошо бы сейчас Боря побежал за ней и вернул домой! Но нет, зачем ему? Он в тепле и уюте, наверное, рассказал уже маме, как уличил ее с любовником, а она, дура неадекватная, психанула. И мама утешает его, качает головой и вспоминает, каким Оля была трудным ребенком, а минут через десять они начнут придумывать, какие унизительные слова скажут, когда она вернется несолоно хлебавши.

Мама верила гадостям, которые про нее говорили, и спуску дочери не давала никогда. «Зачем людям о тебе лгать?» – вот ее любимый вопрос. И в самом деле, зачем? Все же кристально честные, одна Ольга хитрит и изворачивается, чтобы не наказали. Но возмездие, оно такое. Оно найдет.

Ольга переступила с ноги на ногу, чувствуя накатившую слабость.

С трудом она доплелась до проспекта и зашла в телефон-автомат. Удивительно, он работал, а в сумке нашлось несколько двушек. Беда только в том, что наизусть она помнила только домашний телефон и рабочие свой, мамы и мужа, а записная книжка осталась дома.

И тут в памяти всплыл еще один номер. Ольга поморщилась. Нет, неудобно, да и не выписали его, наверное, еще…

И все же набрала. Ответили нескоро, когда она уже хотела разъединиться.

– Саня? Это Ольга Маркина.

– Что случилось?

– Прости, что беспокою, но у тебя случайно нет какой-нибудь конспиративной квартиры?

– Зачем?

– Переночевать.

– Ты с любовником, что ли?

– О господи, Сань, нет! Одна.

– Так приезжай. Адрес знаешь?

– Неудобно.

– Приезжай, а там посмотрим, что удобно, а что нет. Возьми такси, я заплачу.

– А тебя уже выписали? – вдруг спросила она.

– Прояви дедукцию, – посоветовал Саня, назвал адрес и разъединился.

Всей душой ощущая глупость и подлость своего поведения, Ольга остановила проезжающее мимо такси и назвала адрес.

Саня встретил ее на углу возле проезда во двор. Он жил на Васильевском острове, возле станции метро «Приморская», в необыкновенно длинном доме, растянувшемся на весь квартал. Ольга не любила современную архитектуру, это нагромождение бетонных коробок, но признавала, что этот дом получился действительно красивым, будто огромный лайнер, стремящийся вдаль, к горизонту. Тут даже пахло морем.