Ефим Друц - Волки

Именно сейчас вспомнилось Седому, как он впервые столкнулся с Митей на голубятне. Седой тогда привел туда совсем юную девицу. Она молчала, испуганно глядя в землю. Пацаны, тоже молча, обступили ее.

— Ну что, — сказал Седой, — попалась?!

— Ты, Седой, болван, — ответила девчонка и умолкла.

— Пацаны, — начал свою речь Седой, — долго я пытался отловить эту мамзель, — и он грязно выругался, — наконец-то удалось. Что мы с ней сделаем, пацаны?

Молчание становилось тягостным.

— Отпусти ее, Седой, зачем она тебе сдалась? — пробурчал Митя.

— Нет уж, дудки, не выйдет… А что, если ее…

Блатные потупили глаза — и не потому, что застеснялись, нет, просто что-то похожее на жалость охватило вдруг всех. Никто не решался двинуться с места. Ждали Жигана.

Митя тоже ждал его, он был уверен, что придет Жиган и отпустит девчонку. Жиган подошел не торопясь, слегка позируя. Руки он держал в карманах, будто по привычке собирался выхватить нож. Жиган приблизился к девчонке вплотную, так, что она заметно побледнела, вынул руку из кармана, взял девчонку за подбородок и тихо сказал:

— Испугалась?

— Да! — ответила она.

— Ну их к черту, — сказал Жиган, — ну их к черту… Не бойся, идем со мной.

— Ладно, — согласилась девчонка.

Все расступились, и вслед за Жиганом она пошла в каменный сарай. Седой взглянул на Митю и почувствовал, что тот оцепенел. В отличие от девчонки Митя не верил Жигану и с ужасом ждал финала. Через некоторое время из сарая раздался крик и оттуда, вся в слезах, выскочила девчонка. Митя кинулся к голубятне, но Седой удержал его.

— Пусти, Седой! — крикнул Митя. — Пусти, убью!

На лице Мити было такое выражение, что Седой понял, если он отпустит Митю, тот действительно сделает что-то такое, о чем потом будет жалеть. И он не отпустил парня.

— Не дури, — крикнул Седой, — не связывайся с Жиганом.

— Тебе-то что за дело? Отпусти.

— Нет, — сказал Седой и снова увидел на лице Мити совсем несвойственное ему выражение злобы и ненависти.

Пацаны потом передали все Жигану, и не миновать бы Мите неприятностей, потому что против такого «авторитета» он был никто, но, видно, Жиган не счел нужным связываться с каким-то пацаном и пропустил все мимо ушей.

Вспомнил сейчас Седой и другое: разговор с Митей, когда тот приходил к нему в гости.

— Ты бы завязал, Седой, зачем тебе это нужно: тюрьма, муки?..

— Малахольный ты, — ответил ему Седой, — а жить как?

— Работать иди…

— Работать? — рассмеялся Седой. — Пробовал я работать, но повесили на меня клеймо вора… Больше двух-трех месяцев не получается, не лажу с людьми.

— Ты не ладишь? — подивился Митя. — Чудно!

— Со сволочами не лажу.

— Не все же сволочи!

А однажды подошли к Седому урки: скажи, мол, Мите, чтобы не приходил на голубятню — не нужен он там, чего зря ошиваться!

— Скажи, Седой, а не то ему голову отстригут, понял?

Тогда Седой схватил за отвороты пиджака одного из ребят, резким движением притянул к себе и еле слышно прошептал:

— Смотри, падла, не лезь к человеку.

— Да разве он человек, Митя этот?

— Ладно, сгинь…

И урки сгинули. Но не успел Седой дойти до подъезда, как от противоположной стены отделились трое и не торопясь пошли на него.

«Конец», — подумал Седой и хотел было крикнуть, однако трое неожиданно остановились: они увидели спокойно улыбающегося Жигана, который (и откуда он только взялся?) шел им наперерез.

Жиган подошел к уркам, еще раз улыбнулся и, тщательно выговаривая каждое слово, произнес:

— Тронете Седого, своей рукой зарежу…

Повернулся Жиган и пошел — красиво так, враскачку. А Седой направился домой, и никто его не трогал…

Воспоминания эти возникали в самые неожиданные для Седого минуты, словно что-то внутри все чаще и чаще призывало их пробиться в его нынешние ненастные будни.

…Беспризорный дождь разогнал всех, хотя, несмотря на погашенные окна, еще не было поздно. И только в маленькой хибарке в глубине двора светится огонек. Блуждающее пламя колеблется во все стороны. В каморке — трое, не то чтобы совещаются — вполголоса разговаривают.

— Ты, Седой, не пойдешь с нами, тебя узнают. Останешься здесь, в карты сыграешь, а, может, еще чем займешься.

Жиган хмыкнул, потом громко расхохотался. Но никто его не поддержал.

— Да, братцы, — продолжил Жиган, — никогда бы не поверил, что Митя здесь ошиваться будет. Чужак он…

Жиган вопросительно взглянул на Митю. Тот отмолчался.

— Ладно, ладно, не будем об этом. Вот я и говорю: Седому не надо ходить, его опознают.

Ну и дело же обсуждалось, сейчас, когда Седой вспоминает, просто смешно становится. Голубятню чужую надо было взять. А тогда это было важно, словно на штурм крепости собирались.

— Знаешь что, Жиган, — решил Седой, — я с тобой пойду. Хоть и голубей там не ахти сколько.

— И что вам далось это дело? Завалят вас, — вставил Митя.

— Помолчи, — осадил его Жиган, — посмотрим.

Неожиданно военный совет был прерван появлением юркого мальчугана (уже и забыл, как звали-то) и Филина.

— Кто-то продал, — сказал мальчуган, а Филин усмехнулся сквозь зубы:

— Много чужих здесь болтается, слишком много.

— Может, отменим? — предложил Седой.

— Нет, — коротко ответил Жиган, — сходим, посмотрим.

Улица была пустынна. Митя шел позади всех, в отдалении от Жигана. Даже у Седого мысли путались, не говоря уже о Мите. «Зачем он встрял в эту историю? Хочет что-то доказать Жигану? Что его шатание на голубятню — не праздный интерес, а стремление понять, чем живут, чего хотят эти парни? И вот сейчас разыгрывает из себя разудалого молодца, отправляющегося на кражу чужих голубей…»

Не страх мучил Митю. Все это было ему неинтересно. И Седой это тоже чувствовал.

— Послушай, Жиган, зачем мы… — начал было Митя, но не успел закончить, так как Жиган настороженно приложил палец к губам:

— Тсс… тихо…

— Послушай…

— Помолчи-ка, — прошептал Жиган шепотом и, прыжком преодолев расстояние до ближайшей стены, буквально врос в нее. Из проходного двора вышла группа людей.

— Чего ты прячешься, Жиган? — услышал Седой. — Иди сюда. Кто это с тобой? Седой? И этот пацан, чужак? Таскаешь за собой…

Договорить он не успел, рука Жигана метнулась в карман и выхватила нож. Все отскочили в стороны. Двое кинулись к Жигану.

— Падла, — крикнул Жиган, — и вправду кто-то настучал. Уходи, Митя…

Видно, именно тогда и понял Митя, что если он уйдет отсюда, то перестанет быть человеком не только для Жигана и Седого, но и для самого себя. И остался рядом с ними…

Бамбай вошел в бар, как в собственную вотчину. Огляделся, заметил «своего», цыгана, и направился к нему.

— Здоров, морэ!

— Все в порядке.

— А это кто? — кивнул Бамбай в сторону Седого, который сразу показался ему подозрительным.