Ирина Мельникова - Сибирская амазонка

— А гостей, что ж, встретил али нет?

Гаврила сбил папаху на затылок и засмеялся:

— Сморило гостей с непривычки! Всю дорогу бодрились, а верст за пять до станицы, чую, засвистели носами. Решил не будить.

Но, заслышав громкий разговор, приехавшие выглянули из коляски. Иван первым выпрыгнул из экипажа. Прихрамывая, видно, отлежал ногу, и радостно улыбаясь, он направился к Никите Матвеевичу. А тот широко раскинул руки ему навстречу.

— Иван Лександрыч, дорогой! Рад тебя видеть! — Он по-медвежьи облапил гостя, приподнял его над землей и даже слегка встряхнул, отчего лицо Ивана покраснело и приобрело растерянное выражение. Атаман вернул его на землю и отступил, окинув гостя умильным взглядом.

Иван встряхнулся, поправил тужурку и пожал руку атаману. Глаза Вавилова радостно сияли.

— Вот и свиделись наконец! По правде, я уж и не думал, что в этом году получится. Служба такая, сам понимаешь…

— Што ж не понимать, коли сами служивые, — басил добродушно атаман и продолжал внимательно разглядывать Ивана. — Смотри-ка, исхудал совсем. Видать, не хлеб с медом служба, а? Вона и седина пробивается… — Он хлопнул Вавилова по спине. — Да што это я? Такой же молодец, Иван Лександрыч! Орел! Богатырь!

«Богатырь» ухмыльнулся и смущенно посмотрел на Алексея, а Шаньшину полушутя, полусерьезно сказал:

— Плюнь, Никита Матвеич, сглазишь!

— Дело говоришь, Иван Лександрыч, как бы не сглазить, — усмехнулся атаман и сплюнул три раза. Обхватив Ивана за плечи, слегка потряс его. — Ничего, нас никакая хитина [18]не возьмет. Мы ведь, Ваня, из одного булата кованы, на одном оселке правлены.

— Это точно! — расплылся в довольной улыбке Вавилов и повернулся к Алексею, который продолжал стоять рядом с экипажем:

— А это, Никита Матвеич, друг мой лучший — Алексей Дмитрич Поляков. Сговорил я его с собой, а то он от городской пыли совсем зачах!

— Хорошее дело! — Атаман крепко пожал руку Алексею. — Добро пожаловать на казачью землю. — И, заглянув ему в глаза, весело прищурился:

— И как только женка такова молодца в наши края отпустила? У нас девки справные да хваткие, живо уговорят!

Алексей покраснел, а Иван ответил вместо него:

— Не женат он еще, Никита Матвеич! Все на службу ссылается, что некогда! А по мне еще не нагулялся вдосталь!

— Ничего, парень — не девка, его товар долго не портится! — И Шаньшин уже по-свойски хлопнул Алексея по плечу. — А хошь, мы здесь тебе кралю найдем? Черноброву, краснощеку, а певунью, заслушаешься! У нас девки, что с шашкой, что с ухватом одинаково ладно управляются!

— Не пугай его, батя, — рассмеялся Гаврюха, — а то и вправду подумает, что оженить решил. — И подмигнул Алексею:

— Не тушуйтесь, Лексей Дмитрич! Девки наши бедовые, но к городской жизни не приучены. Им простору треба!

— Да уж кому, как не тебе, басурману, знать, что им треба! — усмехнулся отец и показал сыну внушительный кулак. — Сказал, осенью оженю, значитца, оженю! А то избаловался совсем.

Гаврила насупился и кивнул на младшего брата, державшего в поводу его коня.

— Ты вон Сашку ожени! Вот шустряк так шустряк! — Он сделал вид, что замахнулся на паренька нагайкой, и тот сиганул в сторону, как вспугнутый заяц. — Давеча кто девок на кладбище щупал? Сам им страхи разные про мертвяков в уши дует, а между делом…

— Врешь, Гаврюха! — взвился паренек, побагровев от негодования. — Наговариваешь перед батей! Сам-то что, не тискал разве Варьку Колобову на базу, а она все кудахтала, как наседка?

Теперь настала очередь запунцоветь Гавриле. Глаза его яростно блеснули, и плохо бы пришлось Сашке, если бы отец не развел братовьев в разные стороны.

— Ишь сошлись, одна задириха, другая неспустиха! Неча при гостях свару затевать! — и дал легкий подзатыльник младшему. — Своих не закладай! Язык завсегда за зубами держи!

А то не посмотрю, что годами не вышел, загремишь по осени в Атаманскую сотню, чтобы балду не пинал!

— А я не боюсь! Я в кашевары запишусь! — Сашка нахально улыбнулся, подбил носком сапога сухой конский катышек и поймал его в руку. — Кашеваром быть дело выгодное, завсегда сытым будешь, и все казаки в друзяки ломиться будут.

— Ишь ты, кашеваром, — ухмыльнулся в усы Шаньшин, — чую, сынку, мне к тебе тоже в друзяки придется проситься. Авось лишнюю макитру каши наложишь!

— А что ж, и наложу! — лихо ответил Сашка. — Батяню как не уважить! — И тут же, ловко извернувшись, бросил конский катышек за шиворот стоящему рядом брату-близнецу и прихлопнул его по спине.

Тот кинулся на брата с кулаками. Сашка, заливаясь хохотом, бросился наутек. Близнецы скрылись за домом, а Шаньшин развел руками:

— Извиняйте, братцы! С моими огольцами не заскучаешь! — И протянул руку в сторону крыльца, на котором Степан успел расстелить яркий китайский ковер с драконами. — Добро пожаловать в дом откушать хлеба-соли! — И озорно подмигнул гостям:

— Оголодали небось с дороги?

В небе опять громыхнуло. Все, не сговариваясь, посмотрели в небо. Надо же, за разговорами про грозу забыли. Но тут первые, пока еще робкие капли дождя упали на землю, и гости, а за ними и хозяева поспешили в призывно распахнутые двери атаманского дома.

За окнами вовсю поливал дождь, но гроза ушла в горы, и где-то там изредка глухо грохотало, словно катилась по мостовой телега с пустыми бочками. Станица тонула в ночной темноте и тишине, и лишь кое-где пробивались сквозь потоки дождя тусклые огоньки. И только из дома атамана вот уже который час слышны были шум, гам, разудалый хохот. На встречу гостей Шаньшин пригласил старых своих друзей и самых уважаемых станичников.

Уже выпили за здоровье государя императора, за доблестное русское оружие, за казачье воинство, за войскового атамана Колесникова, за здоровье и благополучие каждого из гостей. Теперь предстояло выпить за настоящее и будущее процветание Сибири.

— Дай-то бог, господа, — говорил, высоко поднимая бокал, старый казачий сотник, — чтоб не оскудела сибирская земля, поилица наша и кормилица. Богатства в ней немереные, только щепотью тронутые! Придет время, расцветет родина наша пуще прежнего, только без казаков и тогда не обойтись.

Зарится на земелю нашу погань всякая, а кроме казака, некому ее защитить. Так выпьем же, станичники и гости дорогие, за то, чтоб не переводились кони в табунах да хлеб в закромах, чтобы бабы казачков славных поболе рожали. Нужны отчизне нашей добрые защитники, а казаки, знать, никогда не подводили и не подведут! — Он поднял бокал еще выше и гаркнул:

— За веру! За царя! За Отечество! И за Сибирь-кормилицу! Ура!

— Ура-а! — радостно подхватили собравшиеся.

За столом, который ломился от всевозможных мясных и рыбных копченостей и солений, жареных поросят, уток, индюшек, селянок, разнообразных пирогов, доставленных из Китая фруктов и сладостей, а также вин, водок, наливок, становилось все веселее и непринужденнее. Никита Матвеевич, изрядно подвыпивший, был в самом благостном настроении.