Анатолий Горбов - Плохие привычки

Ей уже 16, правда, выглядит она немного старше — макияж и серьезный взгляд прибавляют пару-тройку лет. Пока это считается достоинством — выглядеть старше. Интересно, когда уже для нее станет предпочтительнее выглядеть младше своего паспортного возраста?

Но сейчас — это точно преимущество. Отношения с Сергеем могут испортиться — он думает, что ей уже 18. И не знает, что она еще девственница.

Решение отдаться Сергею возникло сегодня утром. Она открыла глаза за сорок две секунды до того, как сработал таймер будильника на музыкальном центре, и в сонном воздухе девичьей спальни зазвучала любимая Максим. Вот в эти-то 42 секунды она и приняла решение. Даже нет, не так — она с ним согласилась и утвердила окончательную форму своего согласия, сменив непонятно откуда возникшее театральное «Возьми меня» на более честное «Я целая. Хочешь меня?..».

Все это должно произойти в субботу, в день рождения Сергея — на его даче. Они останутся одни, он будет целовать ее в уголки губ и трепетать от ее прикосновений. Рука Вики решительно сжалась, и ладонь коснулась разорванной пластиковой пленки на поручне, из-за этого изъяна поручень показался холоднее, ведь кожа теперь соприкасалась с голым металлом. «Да, именно так — я целая… Хочешь… меня?..» — Вика отчетливо представила, как скажет эти слова, во всех оттенках и обертонах, с легкой хрипотцой и горячим дыханием прямо ему в ухо. Но абсолютно без волнения. Да, определенно, без волнения. Но не равнодушно, а сексуально! Это будет королевский жест, и сделан он будет по-королевски — легко, но с достоинством.

Вика улыбнулась, ее мысли принялись с жадностью и решительностью оголодавшего отца Федора выхватывать всякие вкусности из будущего. В полнейшем хронологическом беспорядке: вот свадьба… высокий лиф и диадема… Вот ребенок — пока еще бесполый… нет, сын! — идет в первый класс… Вот она в одной мужской рубашке потягивается на кухне, делая завтрак любимому… Вот он кружит ее на руках, не обращая внимания на прохожих — она сказала, что у них будет первенец…

На следующей остановке Вика пересела ближе к выходу, прижав свои длинные ноги к креслу, чтобы пропустить входившего симпатичного, но хмурого парня, и невольно повела носиком вслед шлейфу чудесного запаха, который скользил за ним, будто шикарный развевающийся плащ. Вике почему-то даже показалось, что плащ этот непременно бирюзового цвета. И на нем обязательно вышит крест — как у Арамиса, изящным серебряным шитьем…

Я перестал хмуриться, почти уговорив себя, что не стоят капельки грязи на туфлях столь пристального внимания. Рука скользнула по поручню чуть ниже, и я сжал ее, когда маршрутка вильнула при обгоне медленной, словно уставший пешеход, «Оки». Моя ладонь коснулась поврежденного пластика поручня, ощутив прохладу металла. А потом поручень из руки куда-то пропал, но искать его по всей маршрутке у меня не было никакого желания. Потому что в то же самое мгновенье над моим правым ухом с легкой хрипотцой раздался очень волнительный, почти детский, женский голосок: «Я целая… Хочешь… меня?..»

Я вжал голову в плечи и медленно посмотрел направо, откуда раздался голос. Там сидел улыбающийся в бородку благообразный старичок, который утвердительно мне кивнул, как бы подтверждая услышанное. Я вспотел. Нестерпимо захотелось перекреститься…

Однако выделение холодного и липкого пота прекратилось через несколько секунд: сероглазка, которой я был обязан теплотой своего кресла, собралась выходить. И поставила водителя в известность об этом точно таким же голосом, которым мне только что предложил себя справа сидящий дедушка. Фраза «Остановите на следующей, пожалуйста!» звучала не так сексуально, как то, что услышал я чуть раньше. Но голоса были определенно одинаковыми. У меня сразу же отлегло от сердца, хотя ничего понятно не было. «Но по крайней мере старичка реабилитировал», — думал я, выходя на следующей остановке.

Проходившая мимо женщина одарила мое обоняние ярким цветочным ароматом, который почему-то тут же пропал. Хотя, если судить по интенсивности парфюмерного облака, запах должен был сопровождать меня до самого входа в здание — именно оттуда женщина появилась. Зато в руке я явственно ощутил дефектное покрытие поручня из маршрутки. Даже на ладонь взглянул — не оторвал ли я в самом деле эту держалку. На память или по рассеянности…

На работу из нашего отдела уже пришли оклемавшийся Мишка и, судя по всему, вернувшийся из командировки Шлямбур. Хоть Шлепковского и не было нигде видно, но на столе рядом с его компом дымилась чашка кофе. Я поздоровался.

— Что-то вид у тебя какой-то странный, — глядя поверх очков, произнес Мишка, развалившийся в офисном кресле, и, оттолкнувшись ногой, отъехал на нем к своему монитору: — Ты получил предложение руки и сердца от Анджелины Джоли?

— С бо́льшим желанием я бы просто подружился. Причем не с Анджелиной, со своей головой, — я был торжественно печален, словно гот в канун Хэллоуина.

Длинноволосый Мишка повернулся ко мне. Взглянул поверх тонкой металлической оправы на короткий ежик моих волос и утешил:

— Не, твоейная голова с тобой дружить не будет. За такую прическу, что ты ей купил, я бы с тобой разговаривать перестал, не то что дружить. И парочку припадков с последующей амнезией организовал бы, так сказать, в назидание.

Он мечтательно закинул ногу на ногу и с легкой улыбкой, театрально взмахнул рукой:

— Представляешь, заявляешься ты каким-нибудь погожим четвергом на работу, а озабоченные сослуживцы интересуются, откуда у тебя деньги на такие дорогие наркотики. Ибо ты вчера, как оказывается, украл любимый дырокол главного бухгалтера, помочился в лифте на камеру наблюдения в потолке и, полакав водицы из аквариума, соблазнил фикус в вестибюле. Причем во время всех этих безобразий ты иногда поглядывал куда-то в сторону, хитро туда же щурился и, прикладывая руку к уху, произносил: «Будет сделано, Сатана!»

— Представляю… А ты считаешь, это было бы очень плохо для меня? — я выглядел, как анонимный сумасшедший, впервые присутствующий на одноименном заседании.

— Ну, если бы ты впоследствии на фикусе женился… — Мишка все с большим интересом рассматривал меня. Особенный интерес у него вызвала моя грязная обувь — такого раньше точно не бывало.