Эндрю Мэйн - Охотник

Последнее пристанище Стефани Грант, как и у всех остальных, покрыто густой разнообразной растительностью. Мне все легче их находить: для этого достаточно сопоставить особенности развития растений со временем исчезновения женщин. Точность обнаружения раз от раза возрастает. У нашего убийцы есть четкие предпочтения и по характеру жертв, и по местам их захоронения. Эту могилу я нашел, взойдя на холм и просто оглядевшись. Она меня почти что позвала.

Я теряю чувствительность. На моем счету пять найденных тел. Каждая из них пропала и уже почти забыта. Быть первым, кто находит их – просто знать, что есть еще жертвы, – это непросто, это сильно действует на нервы. И это приводит к пугающим выводам. Статистически, чрезвычайная предсказательная точность – это сигнал о том, что что-то не так, что в данных какая-то ошибка. Но в данном случае дело в не удивительных результатах MAAT, просто трупов там гораздо больше, чем вычисленных красных точек…

MAAT обозначает только те места, где вероятность обнаружения трупа не ниже 90 процентов. При смене фильтра на 50 процентов происходит нечто страшное – вместо прежних двух десятков точек появляются многие сотни.

Сейчас я научился вычислять захоронения одного определенного типа. Но вдруг убийца прибегает и к другим способам избавления от тел? Что, если я нахожу только импровизированные могилы, когда у него не было времени получше спрятать жертву? В Монтане миллион жителей, ежегодное количество туристов превышает население штата. Плюс надо учесть также тех, кто просто едет через штат, направляясь в Канаду или возвращаясь оттуда. При должной наблюдательности приметить подходящую жертву проще простого – такую, чье исчезновение не вызовет особого шума.

Может, подобно тому, как я приноровился примечать ложбинки с необычно густой растительностью, указывающей на закопанное тело, убийца с первого раза определяет степень уязвимости потенциальной жертвы – может, он выбирает наркоманов или людей без близких родственников и друзей в этом районе. Меня пугает мысль, что убийца может бесконечно совершенствовать свое мастерство, полностью утратив чувство страха.

Когда я утрамбовываю землю вокруг могилы Стефани и втыкаю в нее флажок, меня посещает важная мысль: искать тела – это важно, но мне не найти убийцу по случайно оставленной им улике. Я должен понять, как он думает. Я должен знать, почему он делает то, что делает. И могильная земля не содержит ответа на этот вопрос. Я должен пойти туда, где он был, и посмотреть, что он видел.

Я должен притвориться убийцей.

Прошло десять дней с тех пор, как я покинул больницу, и все это время я игнорировал письма начальства – просто боюсь их читать. Я уже близок к разгадке, но нужно больше информации.

Доктор Сивер, антрополог средних лет, в настоящий момент преподающий в университете штата Монтана, ведет меня в подвал, где хранятся его образцы.

– Хотите посмотреть на кое-что действительно сто́ящее? – спрашивает он, бросая на меня несколько зловещий взгляд через плечо.

Я нашел его имя, когда искал сведения о ритуальных убийствах в этих краях. Сивер перевелся сюда из престижного Корнельского университета для участия в междисциплинарном исследовании насилия и человеческой культуры. Мое внимание привлекла его статья, в которой он сравнивал современные убийства с историческими прецедентами.

Мы доходим до конца лестницы и попадаем в узкий проход между рядами шкафов. Редкие лампочки на потолке не в силах рассеять темноту. Воздух затхлый от запаха разлагающихся вещей. Явный анахронизм по сравнению с современными лабораториями с климат-контролем и вакуумными хранилищами.

– Нормальная лаборатория находится в Музее Скалистых гор, а здесь отдел палеонтологии, до периода голоцена. Наше исследование, конечно, затрагивает такую древность, большинство образцов относительно современные.

Он приводит меня в комнату с рабочим столом, на котором стоят пять прозрачных пластиковых коробов – в каждом их них череп. Цвет кости колеблется от темно-коричневого до почти белого.

– Вот, возьмите перчатки и посмотрите сами. – Он достает один из черепов и подает мне. – Что вы о нем скажете?

Череп сохранился практически полностью, не хватает только челюсти. Лобная кость кажется довольно толстой, скулы шире, чем у среднестатистического европейца, но в целом это наш современник.

– Азиат?

– Правильно. А как насчет этого?

Он сует мне второй череп. Черты примерно такие же, но лоб повыше.

– Индеец?

– Снова правильно.

Третий вызывает у меня легкое недоумение, но я делаю вывод, что его обладатель жил в Тропической Африке. Четвертый – из Центральной Европы, самый последний – из Юго-Восточной Азии.

– Высшая оценка за определение этнической принадлежности, доктор Крей!

– Не зря я занимался антропологией.

– Но за лесом вы не разглядели деревьев, – замечает он.

Я разглядываю черепа, пытаясь понять, что упустил. Сивер берет средний череп и снова дает его мне. Я не могу сказать о нем ничего нового – европеец по всем статьям. Я ищу любые другие особенности, присматриваюсь к зубам – но нет, ничего. Я переворачиваю череп и осматриваю затылочную кость – у разных рас своя корреляция между ее толщиной и формой. У белых часто наблюдается половой диморфизм – отличие женщин от мужчин – именно по этой кости.

Там я и обнаруживаю то, на что пытался указать мне Сивер: отчетливые трещины. Я осматриваю остальные черепа и нахожу похожие травмы.

– Их всех убили.

– Верно. Причем одним и тем же способом: сильным ударом по затылку тупым предметом. В драке такого не происходит – так убивают того, кто стоит на коленях или лежит ничком. Согласно моим исследованиям, примерно 25 % смертей в доисторических захоронениях насильственные. Статистически говоря, если исключить детскую смертность, то причиной номер один был другой человек, совершавший убийство.

Это было нормой вплоть до начала развития земледелия. И даже тогда количество насильственных смертей не то чтобы резко сократилось, это произошло только в эпоху Просвещения. И эти преступления совершало не статистически незначительное меньшинство, а самые обычные люди. Когда-то давным-давно я мог быть тем, кто держал этого человека, пока вы били его дубиной по голове.

Мне неприятен небрежный тон, которым он это произносит. Такое впечатление, что он часто проигрывал в голове этот сценарий.

Сивер снова ставит черепа в ряд, их пустые глазницы осуждающе таращатся на нас. Указывая на каждый по очереди, он рассказывает их историю.

– Вот этого убили шесть тысяч лет назад на территории современной Венгрии. Этого три тысячи лет назад в Китае. Этот умер тысячу лет назад в Вайоминге. Этот череп мне прислали пять лет назад в рамках проекта «Геноцид», он из массового захоронения в Дарфуре. Последний был найден в лесу Колорадо двадцать лет назад. Непонятно, кем они были и почему были убиты.