Андрей Звонков - Невидимка. Фельдшер скорой – агент уголовного розыска

Иванушка-дурачок — герой русских сказок, встречается и в наши дни. Много их появляется в обществе в переломные моменты, когда необходимо выживать в новых непривычных условиях.

Особенно трудно человеку, если это время совпадает с периодом его взросления. Что жизнь — не игра и не сказка признать довольно сложно.

Как понять, кто на твоем пути «Бурый волк», кто «царевна-Лягушка», кто «Баба Яга», а кто «Кощей Бессмертный»? Кому можно доверять, а кому — нет?

Иван Тупицин — молодой фельдшер скорой помощи, поневоле становится секретным сотрудником милиции и, рискуя жизнью, раскрывает наркомафию, организованную на одной из подстанций скорой помощи Москвы.

в которой Иван получает повестку в армию, а его тесть предлагает послужить в милиции .

Иван в панике примчался к тестю.

Вот только призыва в армию ему сейчас не хватало для полного счастья!

Вернувшись домой, после суточного дежурства на скорой, он нашел в почтовом ящике повестку! Военкомат неожиданно вспомнил о нем. Это несмотря на сокращение армии, объявленное новым Президентом.

Отца похоронили месяц назад. Жена с годовалым сыном уехала в деревню под Черновцы. Он рассчитывал за три летних месяца подкопить деньжат, работая на полторы ставки. А тут, на тебе — повестка! Извольте послужить! Очень некстати. Можно сказать, совсем не вовремя. В другое время Иван бы не подумал нарушить закон, но не сейчас. А с другой стороны, нарушать не хотелось. Ибо он — законопослушный гражданин. Но какая сейчас Ивану армия?! Военкомат и так устроил неожиданную «отсрочку» на год, потому что потеряли документы при переезде. Вот, теперь их, видимо, нашли и решили, что без фельдшера Ивана Тупицына российская армия никак не справится с потенциальным противником.

Только вот где он? Америка и Европа теперь лучшие друзья России, а все ракеты, как пообещал нетрезвый президент, с трудом ворочая языком, нацелены в никуда.

Ельцин обнимается с Клинтоном и называет его лучшим другом, а Клинтон откровенно ржет над ним.

Тесть допил пиво, отрыгнулся, вытер пальцами набежавшую слезу. Сев напротив Ивана, поглядел в его остекленевшие от бессонной ночи глаза.

— Могу я твоему горю помочь.

Иван поднял взор на тестя, который говорил с сильным украинским акцентом.

— Помогите, Степан Богданович, — тускло и безнадежно проговорил он. — Я не уклонист, и бегать от армии не стану. Но сейчас уйти на два года — очень не хочется.

Пять лет назад, еще в СССР, майора Пасюк — Пивторацкого после окончания киевской академии МВД перевели заместителем начальника РУВД в Москву. Должность эта была временная, потому что ждал тесть обещанного теплого местечка в Министерстве с повышением в звании, однако, как известно, не бывает ничего более постоянного, чем что-нибудь временное. Все обещания испарились в один день. В министерстве вдруг начались перетурбации и сокращения, вакансия, которую держали для тестя — исчезла. А потом и совсем все стало зыбко и непонятно. СССР вдруг развалился, МВД реорганизовался, а тесть так и завис на должности заместителя начальника районного управления. Впрочем, он и этому был рад, потому что немало его земляков после распада Великой страны вернулись в родные республики. Во всяком случае, Степан Богданович был рад, что его не трогают и из служебной двушки выселить не спешат.

Земляки, занимавшие высокие посты в министерстве, вызвавшие его в столицу, пообещавшие и должность, и звание, постарались сдержать обещание хоть частично — тесть получил вторую звезду и стал подполковником. Но его начальник не был стар, держался за кресло и освобождать не спешил. От предложений переехать в другой город и там принять местное управление Пасюк-Пивторацкий отказывался. Москва, все-таки!

— Помогу, — повторил тесть. — Не так, как ты думаешь, Ваня, но помогу.

— А как? — безнадежно спросил Иван.

— Завтра утречком, побрейся, умойся, причешись, оденься и с дипломом и прочими документами своими приезжай ко мне на службу. Возьму тебя в своем районе опером-стажером.

Вот это номер!

От такого предложения Иван даже удивиться не сумел, настолько абсурдным показалось это предложение.

— Кем?! Но я же — медик, — напомнил Иван.

— И шо? — Тесть рассмеялся. — Я шо, не знаю? Ты медучилище закончил после десятилетки?

— Да.

— Училище твое какое образование дает?

— Среднее специальное, — не меняя интонации, ответил Иван, — медицинское.

Тесть от этого уточнения отмахнулся.

— Ну, вот и все, зятек, не парься. Это моя забота дальше. С кадрами я улажу ситуацию, у меня там есть земляки — помогут. Курсы тебе устроим, заочные. А с военкоматом договоримся.

— Хорошо.

На эмоции и возражения у Ивана уже не было сил. Все происходило словно во сне. И сон этот, как начался еще утром, так и тянется. Просыпаться Ивану не хотелось, а хотелось, наконец, выспаться.

— Ну, вот и добре! — тесть откупорил вторую бутылку Оболони. — Я об этой ситуации давно уже думал. Дуже я волновался, шо тебя загребут, и надумал. А вот и ситуация!

Тесть очень любит это слово — «ситуация», он его выговаривает как-то особенно, от чего его украинский акцент приобретает особенную окраску, а слово представляется невероятно важным. Ивану сразу приходят на ум фильмы «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «За двумя зайцами». Потому что на тестево «г» вспоминаются Проня Прокоповна: «Шо ты гакаешь? Не гакай!» и толстый Пацюк, который ел галушки со сметаной, не прикасаясь к ним руками. Тесть очень похож на этого артиста [1] Никола́й Фёдорович Яко́вченко 1900–1974, советский и украинский актёр театра и кино, народный артист Украинской ССР. . За пять лет службы в Москве его акцент нисколько не изменился. Порой Ивану казалось, что тесть нарочно бережет свое особенное произношение, как бы выставляет его напоказ, разговаривая на невероятной смеси украинского и русского, как актер Тарапунька. Иван не мог определиться нравится ему это или нет, но звучало прикольно и иногда очень смешно. А разговаривая с тестем, Иван представлял, как тот говорит:

— Коли нужен чорт, так и ступай к чорту!

Именно так, через большое и глубокое «О».

Теща подала большую тарелку с борщом и булочки с чесноком — пампушки.

Говорила теща всегда мало. Но если начинала говорить, то Иван ничего понять не мог. Это было какое-то «пение» в котором все звуки сливались в переливчатую мелодию с интонациями. Выделить точный смысл из этих «песен» Ивану еще ни разу не удалось. Он улавливал только два: согласие или отрицание. Зачем для этого нужно было произносить такие длинные фразы, оставалось загадкой.