Сергей Майдуков - Любовь вне закона

— Положи на место, — сказал Дима, увидев направленный на него ствол. — Тебе же хуже будет, сучка.

Он совсем не испугался, не успел. Даже когда загремели выстрелы.

Пистолет в Наташиной руке дважды дернулся, словно по нему ударили молотком. Она стреляла сидя, не тратя времени на вставание. Ее рука была полусогнута в локте и не слишком вытянута вперед, чтобы пистолет не отобрали и не выбили.

— Ах ты… — сказал Дима.

Это были его последние слова. Он сделал пару маленьких шажков, словно разминаясь перед танцем, потом бухнулся на колени, слепо посмотрел на Наташу и упал лицом вниз, нисколько не заботясь о том, что может расквасить нос или повредить губы.

Все это время Андрей продолжал снимать, стоя у дальнего конца дивана. Он был настолько поглощен происходящим на экране мобильника, что никак не увязывал это с действительностью. Наташа направила дуло на него и стала давить на спусковой крючок, зачем-то отсчитывая выстрелы:

— Раз… два… три… четыре…

Поначалу ей казалось, что Андрей заговоренный, и пули волшебным образом обходят его, попадая куда угодно, только не в цель. Но вдруг его глаз взорвался, а сам он повалился на ковер, как подрубленное дерево. От удара тела об пол на столе звякнули бокалы. Этот слабый звук вывел из ступора Сашу. Все это время он сидел неподвижно, словно восковая фигура, но сразу после падения Эндрю вскочил с дивана, одним прыжком перемахнул стол и выбежал из комнаты.

Немного замешкавшись, Наташа бросилась в погоню. Она не знала, зачем ей убивать Сашу. Она вообще ничего не знала, ни о чем не думала и ни о чем себя не спрашивала. Ее собирались унизить, растоптать, смешать с грязью. Она сумела постоять за себя. Все происходило спонтанно, без размышлений и колебаний.

Бах! Бах! Бах!

Как будто кто-то ломом колотил по железу. Саша задергался и провалился в дверной проем. Ноги в кроссовках остались внутри, верхняя часть туловища и голова оказались снаружи.

— Вот так, — сказала Наташа. — Проветрись.

Она уже собиралась переступить через мертвого Сашу и уйти, когда опомнилась и вернулась обратно. Никто не двигался, ничто не шевелилось. Наташа подняла Димин мобильник, отыскала там паскудное видео и, не просматривая до конца, удалила. Вытерла корпус рукавом кофты, вернула на место и пошла одеваться.

Все время, пока она шла через лужайку к калитке, ей мерещилось, что за ней следят, так что приходилось успокаивать себя и сдерживаться, чтобы не побежать. Кроме того Наташе не давала покоя мысль о том, что она чего-то не доделала, что-то забыла. Ее тянуло вернуться и проверить, однако ноги ее не послушались. Эти ноги, спотыкаясь и оскальзываясь в грязном месиве, уносили обладательницу все дальше.

— Пистолет я выбросила где-то неподалеку, — закончила рассказ Наташа. — По пути меня никто не видел, в автобусе, куда я села, было темно. Сначала я доехала до Марьяновки, а потом пересела в другой автобус и вернулась в город. Сапоги, как сумела, оттерла лежалым снегом. Ни с кем в дороге не разговаривала, ни на кого не смотрела. А дома… Ну, что было дома, ты сам знаешь, папа.

— Это все? — спросил Пампурин устало.

— Это все, — подтвердила Наташа. — Думаю, меня не найдут. Вот только я не знаю, как жить с этим.

— Ты заблуждаешься, дочка. Жить с этим можно. Но тебя не просто найдут, а уже нашли. Пока это я. А завтра?

— Не знаю, папа. Когда я задумываюсь, голова у меня начинает болеть так сильно, что все мысли выветриваются. Я не могу думать. Я вообще ничего не могу.

— И не надо, — решил Пампурин. — Ни о чем не думай, ни о чем не беспокойся, ничего не предпринимай. Думать и делать буду я. Ты сиди дома и выздоравливай, договорились?

Наташа посмотрела отцу в глаза, увидела там то, что ей было важно увидеть, и кивнула:

— Договорились.

Впервые за всю свою взрослую жизнь Пампурин пожалел, что не умеет плакать. Лицо кривилось, а слез не было. Он лежал на кровати спиной к жене и весь корчился от душевной боли, хотя тело его оставалось почти неподвижным.

Даже в самом страшном сне не могло ему привидеться такое. Его любимица, его Наташенька занималась мерзкими вещами с подонком, которому даже не пришлось прилагать особых усилий, чтобы совращать ее. Еще было бы понятно, если бы этот Дима Сочин чем-то прославился, чего-то достиг в жизни. Или вскружил бы девчонке голову щедрыми подарками и обещаниями золотых гор. Так ведь нет же, нет! Просто уложил ее в постель и добился всего только тем, что он, видите ли, смазливым уродился! Какое счастье, что никто не увидел и не увидит того, что этот ублюдок наснимал на свой мобильник!

Осуждая дочь, Пампурин не мог не восхищаться ее самообладанием в критической ситуации. С каким бесстрашием она пустила в ход оружие! Как хладнокровно уничтожила главную улику. Нашла в себе силы и мужество уйти трудным и долгим обходным путем, вместо того чтобы броситься к пропускному посту, где бы ее заметили и запомнили. Ничего не скажешь, молодец… Но как простить ей падение? Ведь не кинься Наташа в объятия Сочина, с ней не случилось бы того, что случилось. И не пришлось бы ее отцу сейчас мучительно гримасничать в темноте, пытаясь облегчить свои страдания хотя бы небольшим слезопусканием.

Три трупа. Если Наташу поймают, то она вряд ли выйдет из заключения до конца своих дней. Родители убитых парней сделают все, чтобы добиться для девочки максимальной меры наказания. Свидетелей-то не было, а Пампурин собственноручно уничтожил мобильник из-под дивана, на который записались не только первые выстрелы, но и предшествующие им угрозы. Бестолочь, бестолочь! Пампурин дважды стукнул себя кулаком по лбу.

— Что такое? — сонно спросила Мария за его спиной. — Почему ты не спишь, Валера?

— Я сплю, — пробормотал он.

— Неправда. Возишься и вздыхаешь. Что-то случилось? Неприятности на работе?

— Дело сложное попалось. Не дает покоя, — Пампурин сел на кровати. — Просто из головы не выходит. Пойду, пожалуй, лягу на диване.

— Нет-нет, — забеспокоилась жена. — Ты мне не мешаешь.

— Нужно подумать, — он встал. — Ты спи, мне на диване и правда удобнее будет.

Покинув спальню, Пампурин достал из-под дивана плед, пристроил подушку и лег. В одиночестве ему стало легче. В конце концов, дочь убила не просто каких-то абстрактных людей, а троих конкретных подонков, намеревавшихся надругаться не только над ее телом, но и над достоинством. Какой ужасный позор ожидал бы семью Пампуриных, если бы Сочин-младший исполнил свою угрозу! Наташа прямо не сказала, что вытворяла перед объективом, но догадаться было нетрудно.

«О времена, о нравы! — подумал Пампурин и добавил мысленно: — Проклятые времена, проклятые нравы».