Елена Михалкова - Самая хитрая рыба

И они никуда не пошли. Коля подозревал, что Мансуров провернет дельце без них, но этого не случилось. Собака померла годы спустя от глубокой старости, и каждый раз, проходя мимо окон владельца икон, Пронин думал, что она получила десять лет жизни только благодаря Максиму, который вовремя сказал, что никого нельзя травить.

Как странно. Единственный человек, которого он вспоминал с теплотой, все это время был мертвым. Он, Коля, думал о покойнике и желал хорошего покойнику. В этой мысли было что-то невыносимо жуткое.

На него упала чья-то тень. Пронин поднял голову и в вечернем гаснущем свете увидел в комнате двух мужчин. Ах да, незапертая дверь…

Он хотел послать их, чтобы убирались откуда пришли – это они были виноваты, они все разрушили! – но только пошевелил губами, как рыба. Он и был в аквариуме, отделенный от них невидимой стеной. Пронин зажмурился. Но стена оказалась проницаема для звука: до него донеслось шуршание газеты, которую расстелили на грязном полу, и звяканье стекла. В руке у него очутился стакан, и тяжелая ладонь опустилась на его плечо.

Коля открыл глаза. Эти люди были чужаки. Они ничего не знали о его жизни. Но было что-то глубоко правильное в том, что он собирался помянуть своего друга Максима Белоусова именно с ними.

Сергея разбудил удар света. Он разлепил веки и сразу зажмурился. Проклятое солнце выжигало ему зрачки.

Он все-таки сумел приоткрыть один глаз.

– Вставай, мой невоздержанный друг! – сказал Илюшин, вернее, силуэт Илюшина на фоне окна.

– Будь ты проклят! – прохрипел Бабкин.

– Ты хотел сказать: «Доброе утро!» Воистину так! Прекрасный солнечный день, легкий западный ветер, официантка похожа на Джину Дэвис, а на завтрак подавали омлет с тыквой – кстати, ты когда-нибудь ел омлет с тыквой?..

– Я мозги твои съем, если ты не заткнешься, – с бессильной ненавистью пробормотал Сергей и поплелся в душ.

Он напился холодной воды из-под крана, почистил зубы и лишь тогда рискнул посмотреть на свое отражение. «Я похож на мешок с мусором, который накануне забыли выкинуть».

После душа ему стало легче. В комнате до отвращения бодрый Илюшин гонял по экрану смартфона разноцветные мячики. При виде прыгающих шариков Бабкина замутило.

– «Я чувствую, что после водки вы пили портвейн!» – процитировал Макар, бросив на него короткий взгляд, в котором не было и капли сочувствия.

– Иди к черту. Это ты меня споил.

Илюшин вскинул бровь:

– Нет, позвольте!..

– Нельзя не пить, не пить, не пить, а потом взять и выпить.

На лице его товарища отразилось глубокое огорчение.

– Сережа, как ты живешь с таким словарным запасом? Нет, я не жду анафор, эпифор и синекдох…

– Чтоб ты сдох, – слабо обрадовался Бабкин.

Макар поднялся, потянулся и спрятал смартфон в задний карман джинсов. Гаджет стоил немыслимых денег, и Бабкин втайне мечтал, что когда-нибудь Илюшин сядет на него своей тощей задницей и раздавит к чертовой матери.

– Через пять минут жду тебя в холле.

Официантка действительно была похожа на Джину Дэвис. Такие же ореховые глаза, пухлые губы и сияющая улыбка, предназначавшаяся, увы, не Сергею. Поставив перед Макаром чашку, девушка улыбнулась так, словно Илюшин не заказал кофе, а подарил ей кольцо с голубым бриллиантом, и густо покраснела, услышав «спасибо».

Бабкин мрачно прожевал омлет, не чувствуя вкуса, и размешал в чае пять ложек сахара.

– Что-то ты мне не нравишься, – нахмурился Илюшин. – Оставайся в гостинице, я съезжу к нему сам.

– К кому? – спросил Бабкин и вдруг понял. – Не выдумывай, вместе поедем.

Он одним махом опрокинул в себя горячий чай, поморщился и пошел к выходу.

– По закону подлости тебя остановят гибэдэдэшники, – вслед ему сказал Макар.

– Пусть останавливают.

Но их никто не остановил. Приехав, они поднялись по лестнице, воняющей кошками, и позвонили в дверь. Бледный парень, открывший им, показался Бабкину на десять лет старше вчерашнего Пронина. Все трое молча прошли в кухню, как будто так и было условлено, и Пронин, похожий на собственный старый призрак, ссутулился на табуретке.

Бабкин снова вытащил сигареты. Он не мог понять, как обходился без них столько лет.

– А теперь рассказывай, – сказал Макар.

– Мансуров меня убьет…

– Сначала он убьет Наташу Белоусову. – Пронин вскинул на Илюшина испуганный взгляд. – Ты ведь помнишь Наташу?

– Чего ты врешь-то…

– Он не врет, – сказал Бабкин и потер виски. – Коля, ты же видел, что случилось с ее братом.

Пронин выкурил две сигареты, одну за другой, и собрался с мыслями.

– Столько лет молчал, – сказал он и вытер вспотевший лоб. – Жарко на улице, да?

– Тепло.

– То лето тоже было жаркое. Я искал для них оправдания, даже всерьез предполагал: может быть, они от жары спятили? Ведь в здоровую голову такое не могло бы взбрести!

– Что они придумали? – спросил Илюшин и, видя, что Пронин молчит, подался к нему: – Коля, что затеяли твои друзья? Твои слова вряд ли навредят кому-то из них: один в могиле, второй, будем надеяться, в бегах. Остается только Мансуров. Зачем тебе защищать его?

Пронин вскинул на сыщиков отчаянные глаза:

– Они решили взять кассу.

Илюшин непонимающе сдвинул брови, а Бабкин выронил из пальцев сигарету.

– Они решили – ЧТО? – изумленно переспросил Сергей.

– Кассу. За месяц.

Пронин обхватил ладонями стриженый затылок и уперся локтями в стол, раскачиваясь изо стороны в сторону.

– Идиоты, идиоты!

– Господи, твоя воля! – в голосе Бабкина прорезался неподдельный ужас. – Они что, употребляли какую-то дрянь? Кололись? Коля, успокой меня: скажи, что они не на трезвую голову измыслили эту дурь!

Пронин расцепил пальцы и поднял голову.

– Не они. ОН.

– Минуту внимания, – попросил Илюшин, подняв руку. – Если вы объясните мне…

Сергей повернулся к нему.

– Макар, касса – это то же самое, что общак. В две тысячи шестом, надо думать, деньги стекались со всех сторон. Рэкет, дань с рыночных торговцев, мелких и средних предпринимателей, процент от уловов воров, карманников и разнообразных кидал, не знаю только, обязательный или свободный – в разных группировках были свои порядки. Поступления хранились здесь по старинке, я в этом уверен: деньги клали в сейф, ключи вручали кассиру.

– Все так, – угрюмо подтвердил Пронин. – Раз в месяц их перевозили из малой кассы «на земле», как ее называли, в основную. Где держали основную, я не знаю.

Сергей открыл настежь окно и помахал рукой, разгоняя дым. Он слышал байки о желавших взять общак, и даже знал пару историй успеха, с одной оговоркой: успехом для присвоившего воровской фонд считалось выжить и сохранить хотя бы три конечности из четырех. О том, чтобы сбежать с деньгами, речи не шло. Иногда на это решались сами «кассиры», хранители казны: один проиграл все деньги за ночь в казино, но с учетом былых заслуг перед ворами его согласились пощадить, если за сутки он все вернет, и ему это каким-то образом удалось.