Анна Данилова - Стану рыжей и мертвой, как ты

Думаю, именно в тот вечер, когда я это осознал и принял, моя рука сама потянулась к телефону, и я набрал номер своего отца.

Я знал, что с этой стороны уж точно не будет никакого предательства или негатива, что отец будет рад впустить меня в свою жизнь, тем более что я являюсь его единственным ребенком, наследником. Отец был женат на одной известной актрисе, и я не так уж и редко ревностно разглядывал их семейные фотографии на страницах глянцевых журналов. Его жена была яркой блондинкой, женщиной редкой красоты, и мне иногда казалось, что он выбрал ее и женился на ней исключительно как ценитель всего красивого и дорогого — мой отец был известным коллекционером драгоценностей и часов. Полагаю, что те скандалы, связанные с похищенными драгоценностями или кладами, что клубились иногда вокруг его имени, имели под собой вполне реальные факты. Однако у него были влиятельные покровители где-то на самом верху, а потому ему всегда удавалось выйти сухим из воды.

Сказать, что я гордился отцом, — как говорится, не сказать ничего. Да, я был горд, что являюсь сыном такого выдающегося и богатого человека. И где-то в глубине души злился на маму, которая, не сумев простить ему предательства, напрочь вычеркнула его из своей жизни, лишив меня возможности общения с ним. Да наша жизнь могла бы сложиться совершенно по-другому, если бы она позволила отцу помочь нам. Мы бы могли жить в центре Москвы, где-нибудь на Тверской, и маме не пришлось бы так тяжко работать, чтобы прокормить меня. Вот и получается, что, с одной стороны, я уважал маму и даже гордился ею, с другой — считал, что она совершила грандиозную ошибку, лишив меня возможности общаться с таким отцом.

Вот почему в тот памятный вечер я сделал то, что сделал — позвонил отцу. Я понимал, что он живет своей жизнью, что может быть занят или вообще в отъезде, у него может быть дурное настроение, да что там, он просто мог быть не готов к разговору со мной. И если бы с его стороны, к примеру, я услышал бы что-то такое, из чего бы понял, что он не желает со мной разговаривать, то и я тоже, скорее всего, вычеркнул бы его из своей жизни. Махом. И вспоминал бы этот звонок со стыдом или даже слезами досады.

Однако мой отец, услышав мой голос, даже заикаться стал от радости. Я только и слышал в трубку «Левушка… Левушка…». Он пригласил меня пообедать в армянский ресторан «У Бурчо», что на Садовнической набережной. Сказал, что пришлет за мной машину. Я даже отказаться не успел, да вообще ничего не успел. Он разговаривал со мной таким тоном и так быстро, словно боялся, что я в любую секунду могу отказаться, передумать.

— Хорошо, пап, — сказал я, чувствуя, как щеки мои начинают пылать от непривычного звучания этих слов в нашем с мамой доме. Да что там, я весь взмок! — А твоя жена?

— Не беспокойся. Она на гастролях до осени.

Приняв душ, я надел все белое и легкое — льняные штаны и батистовую рубашку, туфли из мягкой кожи, причесался сначала аккуратно, а потом просто взбил пальцами свою густую мокрую гриву. И вот стоял я, розовый после душа, чистый и большой мальчик, спрашивая себя, правильно ли я поступил, позвонив отцу. Когда, когда я уже перестану быть мальчиком и бояться кого бы то ни было? Гнева мамы, к примеру? Почему меня немного потрясывает, когда я представляю себе ее реакцию на то, что я встретился с отцом?

— Левушка, выходи, он уже у подъезда, — я услышал заботливый голос отца в трубке, которая замурлыкала примерно через сорок минут после нашего первого разговора.

— Все, выхожу.

Я спустился и увидел рядом с подъездом огромную черную машину, сверкающую на солнце. Новая, роскошная. В марках машин вообще не разбираюсь, но сразу понял, что она крутая, шикарная. Водитель за рулем кивнул мне и улыбнулся. Я подумал тогда, что водители зачастую бывают близкими друзьями своих хозяев. Или, наоборот, первыми предателями.

— Добрый день, — произнес я бодро и сел рядом с ним на мягкое сиденье.

— Меня зовут Аркадий, — водителю было примерно лет сорок, он производил впечатление неразговорчивого, но приятного человека. На нем были черные брюки и черная водолазка. И пахло от него хорошо, каким-то горьковатым мужским парфюмом.

— Лев, — ответил я, глядя, как мы медленно проплываем по двору, мимо старых вязов и тополей, как выбираемся из кирпичных трущоб на простор, как я покидаю свое прошлое и, набирая скорость, стремлюсь в будущее.

Я понимала его возмущение и растерянность, понимала, что я нужна ему так же, как и моя машина, но у меня-то был свой план. И первая его часть уже была выполнена. Мужчина, который сейчас пытался вразумить меня, подыскивая правильные и точные слова и который очень волновался, был уже ручным.

Было раннее утро, мы пили кофе на кухне. Нам предстояла поездка в лес. Надо было разыскать мою машину, привлечь экспертов (вернее, одного, но верного и умеющего молчать), обследовать машину, снять отпечатки пальцев, чтобы убедиться, что я едва ли не стала жертвой именно Рокота. Чтобы не было ошибки. Хотя, даже если бы я и ошиблась, разве он не достоин приговора? Казни? Да он нелюдь! Убийца! Урод настоящий! Психически больной человек, который ради денег, водки и прочих удовольствий с легкостью и звериной жестокостью режет живых людей. Как поросят.

— Дождев, ты сделаешь так, как я сейчас тебе скажу, — прервала я его увещевания. Я произнесла это таким тоном, что он сразу замолчал. Словно догадался, какие слова я скажу следом.

— Лина…

— Мне не нужны проблемы. Тебе — тем более.

Я зажмурилась, вспоминая, что еще совсем недавно была в его руках и чувствовала на своих губах его губы. А теперь он был в моих руках.

— Дождев, пожалуйста, не заставляй меня произносить то, что я не хочу…

Ты, парень, допустил слабину, не выдержал, сорвался, подчинился звериному инстинкту, а потому теперь молчи и слушай, что тебе следует делать . Вот такие слова вертелись на моем языке, и он это, я думаю, понял.

— Уверена, что у тебя есть человек, которому ты доверяешь и который поможет тебе в твоем деле. Сначала мы поедем туда вдвоем, ты первый все осмотришь, потом позвонишь своему человеку и попросишь его приехать туда. Я на время спрячусь. После того как он соберет все материалы для исследования, вы с ним уедете. А я сяду в свою машину и поеду домой, в Москву. Я тебе уже говорила, у меня там маленькая дочь, Уля.

— Но так нельзя…

— Ты знаешь номер моего телефона, я тебе его сообщила. Как видишь, я не прячусь. Оставлю тебе и свой адрес в Москве, ты всегда сможешь ко мне приехать, если, конечно, сильно соскучишься. Но что-то подсказывает мне, что этого не случится. Ты живешь своей жизнью, а я — своей. Я же все понимаю: где Маркс, а где Москва.