Наталия Костина-Кассанелли - Я знаю, как ты дышишь

— А тебе это зачем? — Бухин почему-то ответил вопросом на вопрос, и Катя совсем расстроилась.

— Низачем! — буркнула она.

Действительно, зачем ей про диатез? Ей надо план оперативных мероприятий по сорокинскому делу быстро придумать, а она почему-то думает совсем в другую сторону! Про кукольный театр, детей, внуков, инкубаторы и диатез! Еще даже в декрете не сидела, а мозги, похоже, уже начали усыхать!

Катя открыла файлы по делу и уныло принялась изучать их. Зацепиться больше не за что. Все, что могла, она и так сделала! И даже больше, учитывая вчерашнюю вылазку! Что Сорокина от нее хочет, чтобы она выше головы прыгнула? Сама пускай думает, на то она и важняк! А Катя даже не может ни одной пристойной версии выдвинуть, что ее свекрови было нужно под их умывальником, кроме как обследовать, все ли там чисто! Вон, Тим и то сказал, что она колготки свои рассматривала — все ли в порядке! А Катя даже не заметила, были на свекрови колготки или нет, — у нее была своя версия, и точка! Как у Ритки Сорокиной, которая если что-то придумала, так и козловым краном ее не сдвинешь! А может, действительно она ничего там не рассматривала? А у нее спину прихватило, и она делала упражнения на растяжку, вот! Прекрасная версия! Жаль, с сорокинским делом так просто нельзя… нет там никаких версий! Одни только допущения с натяжками, они же растяжки! Дохлое дело, но как Маргарите Палне это втолковать?!

— Скрипковская, она же Тодрия, ты там сильно занята?

— Совсем не занята, если честно, — откровенно сказала она в трубку, хотя Игореша теперь был как бы начальство: пока и. о., но там, глядишь, и приказом назначат… Лысенко явно идет в гору!

— Ну тогда иди, я тебя нагружу! — весело пообещал он.

— А Сорокина как же? — уныло спросила Катя. — Она мне только что звонила! Только я тебе сразу скажу: там дело тухлое. Моей фантазии не хватает. А что она от меня хочет, я не знаю!

— Ты иди, — загадочно произнес Лысенко. — Может, я тебя больше развеселю!

— Мда… — сказала Катя. — А обещал — я тебя больше развеселю! И где тут веселье? Сплошной мрак и ужас!

— Ну так… работа такая! — Майор и и. о. подполковника развел руками. — Зато от Сорокиной отвяжешься! Или она от тебя. Правда, временно.

— Даже не знаю, что лучше! — Катя скривилась. — Все такое вкусненькое! И от всего диатез!

— У Кирки почесуха от шоколада, но она его так любит, что я просто не могу удержаться!

— Она любит, а ты удержаться не можешь? Где логика?

— В любви нет никакой логики! — отмахнулся Лысенко. — Я ее люблю, и все! И потом, Лилька ей все равно какое-то лекарство дает, потому что у нее от половины продуктов почесуха, но она ж не может ее из садика забрать и сидеть с ней дома!

— А почему? — заинтересовалась Катя. — У тебя ж индюки, и вы себе можете позволить…

— Нету у меня никаких индюков! — Игореша понизил голос и зачем-то даже оглянулся на дверь. — Нету!

— Да ладно! — Катя махнула рукой с золотым ободком обручального кольца — новенького кольца, еще не исцарапанного и не потертого. — Все знают, что на самом деле они у тебя есть!

— Лилька ни за какие коврижки не станет дома сидеть, — сказал пугливый владелец противоправной индюшиной фермы. — У нее работа!

— У меня тоже работа, — пробормотала Катя. — Только никто с этим не хочет считаться!

— Что, уже семейные радости пошли? — поинтересовался прозорливый начальник.

— Да так… — уклонилась Катя. — Пока что мелкие недоразумения!

— Это все — мелкие недоразумения! — твердо заявила ей утром Сорокина и бухнула на стол пачку распечаток. — Вот! Работай! Вечером доложишь! Оно все стыкуется, жопой чувствую! — добавила неугомонная следачка, от которой Лысенко вчера так легкомысленно пообещал ее избавить. Как же! Не родился еще тот опер, который бы отвязался от Ритки! Чтобы от нее отделаться, нужно либо помереть, либо… «Нет, только не в декрет! — ужаснулась Катя. — Я пока не готова». Да, она точно не готова! Хотя почему-то эта мысль стала посещать ее все чаще и чаще! Почему? Может, Тим ночью на нее смотрит и нашептывает прямо в ухо? Что-то она слышала про такой вот гипноз. И с него станется!

Катя уныло посмотрела на гору бесполезных бумаг: хотя Сорокина и чувствовала здесь нечто весьма важным для прокуратуры органом, Катя, со своей стороны, считала, что они все равно ничего не докажут. Потому что хитроумный подозреваемый попросту не оставил следов. Или подчистил все так, что ни Сорокиной, ни тем более Кате, опыт которой просто не позволял решать такие задачи, найти ничего не удастся. А понять, где то место, в котором спрятано решение, она не может. Ну не ясновидящая она, и все тут! И вообще, ее уже через два часа Тим ждет! Они договорились сегодня устроить маленький праздник. Сходят в свое любимое кафе, потанцуют, а потом вернутся домой и, возбужденные музыкой и романтической обстановкой, займутся любовью… Об этом, конечно, они не договаривались, но… так оно и будет! Потому что так должно быть и потому что она этого хочет. А вот в декрет не хочет ни за какие коврижки. Как и браться за сорокинские измышления. Да, а если у них с Тимом вдруг появятся дети, они уже не смогут никуда ходить! И заниматься любовью тогда, наверное, они будут очень тихо, поскольку…

— Да что ж я зациклилась на этих детях!.. — в сердцах воскликнула Катя и так брякнула казенной мышью о стол, что несчастное электронное животное едва не испустило дух.

— На каких детях? — тут же живо поинтересовался Бухин. — Дети — это хорошо!

— Ты так думаешь? — Катя бросила испытующий взгляд на напарника. — Ты сам едва живой приплетался, когда у вас двойня родилась, не так, что ли? Рассказывал, что в туалете от них прятался! И на ходу просто спал! И даже радовался, когда они к бабушке уезжали!

— Ну, так они ж уже почти выросли! — легкомысленно заявил Сашка, у которого, видимо, память была короткой. — Это первые… ну, округлим до двух лет, тяжело. А потом…

— Ага. Это как в колонии строгого режима. Два года тяжело, а потом втягиваешься! — мрачно пошутила Катя. — Сейчас все в порядке, да? В садике не дерутся, соплями не болеют, из платьев не вырастают, игрушек не надо… Кстати, я тут недавно цены на игрушки увидела и ужаснулась просто! А у тебя ж еще все в двойном размере!

— Катька, я не понимаю, — покачал головой проницательный Бухин, — ты меня уговариваешь, что дети — это неподъемная ноша, или себя? Так у меня они уже есть, никуда не денешься! А ты не заводи, если не хочешь. Ты ведь не хочешь, так?

— Кажется, не хочу… — осторожно сказала она. — Это… это ненормально, да?

— Я не психолог! — отрезал Бухин. — И не знаю, нормально это или нет. Тем более ты женщина. Это тебе беременной ходить и рожать. Это больно… и вообще опасно! Хотя ты опер. Беременность — это только девять месяцев. А опер… это… ну, не на всю жизнь, но очень надолго! — припечатал он. — И у тебя, как у опера, уже были опасные моменты!