Ирина Градова - Смерть навынос

— Татьяна? — с нажимом произнесла она, наклоняясь к собеседнице через стол. — Что вам известно?

— Мне… на самом деле, ничего такого, — проговорила та, отводя глаза. — Даже не знаю, имеет ли это значение…

— В таком деле значение имеет каждая мелочь!

— Я никого не видела на балконе, но…

— Но?

— Но я кое-что слышала, когда шла к бомжам.

— Что?

— Ругань.

— Татьяна, почему мне приходится клещами вытягивать из вас каждое слово? — начала злиться Алла. — Кто с кем ругался?

— Лариса с… я думаю, с Инной.

— Вы ее видели?

— Нет, но я узнала голос.

— Из-за чего они ссорились?

— Что-то насчет денег, я точно не поняла.

— Вам показалось, что ссора принимала серьезный оборот?

— Да нет… Видите ли, Лариса и Инна в последнее время частенько собачились, и все из-за бабок. Инна считала, что Лариса и ее муж что-то ей должны, кажется.

— Что должны?

— Понятия не имею! По мне, так они сделали для нее больше, чем положено, даже в свой дом взяли, ведь они не обязаны были этого делать!

— Видимо, Инна придерживается другого мнения, — пробормотала Алла себе под нос. — Последний вопрос, Татьяна. Хорошенько подумайте, прежде чем отвечать, ладно?

Взгляд горничной стал еще более настороженным, но она определенно восприняла ее слова серьезно.

— Когда вы закричали и набежал народ из дома, вы видели в толпе собравшихся Инну?

— Аллаверды! — объявил Мономах, с глухим стуком водружая бутылку армянского коньяка на стол Гурнова. Не на прозекторский, разумеется, а на обычный, пластиковый, расположенный в закутке между лабораторией и переходом, ведущим в прозекторскую и смежный с ней морг.

— Он у тебя что, никогда не переводится? — поинтересовался Гурнов, хотя и знал, что вопрос риторический: доктор Мейроян, ранее ординатор Мономаха, а ныне — полноправный хирург, причем один из лучших в больнице, не оставлял бывшего наставника без внимания, постоянно снабжая его лучшими алкогольными напитками, доставляемыми прямиком из Армении. Насколько было известно патологу, кто-то из родичей Мейрояна являлся коньячным королем этой маленькой, но гордой страны, торгуя в основном на экспорт. Во Францию, родину напитка, его, конечно же, не поставляли, зато он был широко представлен на территории бывшего Союза, а также в других странах Восточной Европы, так как стоил дешевле, а по качеству порой даже выигрывал (ошибочно предполагать, что все французские коньяки исключительно великолепны).

Заявившись к приятелю в начале девятого вечера, Мономах ожидал застать его на месте — так и вышло. Гурнову ни к чему было допоздна зависать на работе, ведь, во-первых, он возглавлял патолого-анатомическое отделение больницы и, во-вторых, был, чего уж греха таить, откровенно богат. Последний бывший тесть оставил ему приличное состояние, лишив содержания собственную дочь, которой так и не удалось отсудить себе ничего, так как к тому времени Иван успел развестись с супругой. Тесть сделал это потому, что именно зять, а не родная дочка, самоотверженно ухаживал за ним, когда он умирал от рака. Не последним в его решении стал тот факт, что Гурнов по своим каналам доставал ему наркотические обезболивающие, без которых старик буквально на стенку лез. Но Иван все равно торчал в прозекторской допоздна. Ему некуда было идти: просторную квартиру в центре занимал он один, так как ни в одном из браков не нажил детей. Не то чтобы Иван мечтал о наследниках, но, вплотную приблизившись к пятидесятилетнему рубежу, внезапно начал осознавать, что жизнь одинокого холостяка хоть и таит в себе немало бонусов, но все же иногда надоедает и кажется пустой и бессмысленной. Гурнов устал от бесконечной череды жен и не горел желанием вступить в новый брак, однако Мономах видел, что его друг мечтает о такой партнерше, которая стала бы ему верной спутницей, а не очередной «рыбой-пилой» или охотницей за деньгами: став состоятельным человеком, патолог должен был теперь заботиться о том, чтобы не пасть жертвой какой-нибудь хваткой и расчетливой барышни.

— Вижу, настроение у тебя улучшилось, — заметил Иван, разливая коньяк по пузатым бокалам. Став богачом, он мгновенно обрел аристократические привычки и выкинул презренные пластиковые стаканчики, специально купив головокружительно дорогие бокалы из тончайшего чешского стекла с золотым напылением. — Твое здоровье!

Мономах отсалютовал ему бокалом со своего места и сделал изрядный глоток: черт с ним, оставит машину на стоянке и вызовет такси.

— Я так понимаю, мавр сделал свое дело и покинул наконец «сцену»? — уточнил патолог.

— Ты о следаке? Да, похоже на то. Нелидова довела до моего сведения, что с меня и со всего отделения сняты все подозрения, обвинения и так далее, а мать балерины не имеет к больнице и лично ко мне никаких претензий. Девочка, похоже, была немного… того. Не в себе, в смысле, вот ее и понесло на крышу.

— О как!

Возглас Ивана прозвучал как-то двусмысленно, и Мономах насторожился.

— Что-то не так? — спросил он.

— Да нет, я… Нелидова тебя вызвала и лично поведала о результатах расследования?

— Она сама пришла, собственной персоной.

— Да ты шо?! — выпучил глаза патолог. Он обычно походил на большую цаплю, а в данный момент напомнил ему белку из «Ледникового периода» в тот момент, когда она в очередной раз теряет свой желудь, и ее глаза при этом буквально вываливаются из орбит, становясь размером с глобусы. — Нелидова сама пришла?!

— Это был исключительно деловой визит, — пожал плечами Мономах.

— Ну да, ну да… А она ничего, Нелидова, как думаешь?

— На вкус и цвет…

— Так она тебе совсем не нравится?

— При чем здесь это? — удивился Мономах. — Мне ж на ней не жениться!

— Ну да, ну да…

— Слушай, к чему ты клонишь, не пойму? Мне казалось, ты обрадуешься, а ты выглядишь так, словно нашел купюру в пять тысяч и напряженно размышляешь, поделиться со мной или оставить ее всю себе!

К изумлению Мономаха, патолог возражать не стал. Вместо этого он поднялся и прошелся по тесному закутку, от стены до стены. С его длинными ногами ему потребовалось сделать всего-то пару шагов туда и обратно.

— Я все думал, говорить тебе или нет. Следаку я, между прочим, не сказал. Хотя он, собственно, и не спрашивал!

— О чем не сказал-то?

— Пришла токсикология. Я получил результат уже после того, как поговорил со следаком, а он больше не заходил. Сам я, как ты понимаешь, не стал бы нарываться на новую встречу!

— Нарываться? — переспросил Мономах, чувствуя, что его хорошее настроение и с таким трудом обретенное душевное равновесие начинают сыпаться, как старая штукатурка. — О чем ты не хотел мне говорить, Иван, что случилось?