Галина Манукян - Свидетель

Внутренний голос прогундел менторским тоном: «А стоит ли спасать человека, из-за которого от твоего доброго имени не останется камня на камне?»

Я сжала влажные пальцы и улыбнулась в камеру: неизвестно, есть ли у меня что-то, кроме нынешнего момента. Возможно, «сейчас» — это всё, что имеется. И завтра мне будет совершенно не важно, во что оденут это тело и как будут склонять мое имя. «Имя — это не я. Я — больше», — повторяла я про себя, делая глубокие вдохи и выдохи, пока, наконец, не успокоилась.

Прокашлявшись в кулак, я щелкнула кнопкой пульта к камере на штативе. Та ожила, и я заговорила:

— Я, Варвара Константиновна Невская, обращаюсь к главе Следственного Комитета Российской Федерации с заявлением о том, что я жива. Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти. И обращаюсь к вам по доброй воле, надеясь на справедливость российской законодательной системы. Вы можете видеть дату свежего выпуска газеты «Нью-Йорк Таймс», которая подтверждает, что взятый под стражу Валерий Михайлович Черкасов не убивал меня. Так же я утверждаю, что господин Чекасов не похищал меня, все действия между нами произошли по обоюдному согласию, как бы это ни выглядело со стороны.

Более того, у меня есть неопровержимые доказательства того, что Ивана Демидова, застреленного 18 сентября в Ростове-на-Дону, Валерий Черкасов не убивал. Я стала свидетелем этого убийства и записала его на камеру мобильного телефона. Как я узнала позже, человек, стрелявший в Ивана, — это генерал полиции, руководитель особого Ростовского подразделения Т, Александр Шиманский. Запись я могу предоставить следствию. До ареста Валерия Черкасова я не считала нужным обнаруживать себя, так как меня как единственного свидетеля уже неоднократно пытались убить. Мою подругу, Веронику Кандыба, похитили и пытали с целью выяснить мое местонахождение. Опасаясь за свою жизнь, я не могу прийти лично в Следственный Комитет, но готова отвечать на все запросы через адвоката господина Черкасова, Юрия Витальевича Морфина.

Через пару часов, снабженное субтитрами на английском, это видео было отправлено адвокату. Еще через час оно было в топе новостей всех онлайн-СМИ. За пятнадцать минут в комментариях «активистов» я была с позором изгнана из несчастных жертв маньяка и причислена к шлюхам, подстилкам и дешевым проституткам.

Я прислушивалась к себе и понимала: несмотря на то, что душа сжималась при первых обвинениях, я все равно оставалась собой — мнение целого мира не может изменить то, что у меня внутри.

И мой мир — тот, что снаружи, тоже был другим. В интернет-реальности было нечем дышать, а рядом со мной гималайские леса дарили свежесть воздуху, несмотря на подкрадывающуюся жару. Меня ненавидели бесчисленные Anonymous, а ребята-американцы светились улыбками, то и дело махали дружелюбно и помогали накладывать субтитры, форматировать видео. На тарелке лежали три желтых шарика Ладу, которые с любовью принесла Падмини. Видимо, мир действительно был черно-белым и округлым, как знак Инь-Янь, где одно перетекает в другое и существует одновременно. Это и есть Целое.

Поддавшись шуму чужих мыслей и аляповатой, базарной суете, я отдала последнюю дань слабости и теперь ощущала себя такой же цельной, как гора, восставшая к небу за парком ашрама. Осознание себя самой стало естественным: я не лучше никого и не хуже. Я уже прошла Матхуравой уроки страстей, одержимости, экзальтированности. Теперь собой я выбрала прозрачность и этот момент, которым дышу. Этого оказалось достаточно, чтобы пришел плотный, нерушимый покой, похожий на звук Ом, пропеваемый густыми басами индийских пандитов [39] Ученые-брахманы, помогающие постичь религиозные знания. .

Хаос мыслей отступил, я была уверена, что делаю лучшее из того, что дается сейчас, из того, на что способна. Мир тёк рядом, а я наблюдала и просто ждала, что он предложит мне.

Через полтора часа на телефон Валеры позвонил адвокат с голосом участника «Клуба Знатоков», Морфин.

— Варвара, рядом со мной стоит представитель Следственного Комитета, Олег Иванович Харитонов, я передаю ему трубку.

Суровый голос из другой реальности не бросался сантиментами и был скуп на слова, но то, что я предвидела еще ночью, он сказал:

— Варвара Константиновна, мы встретим вас в аэропорту, обеспечим полную охрану и неприкосновенность. Ваши показания необходимы для следствия, как и ваше присутствие в суде.

— Хорошо, на суд я приеду. Как только билет будет у меня на руках, я сообщу вам об этом через господина Морфина.

Я отбила звонок и пошла к домику Праджни-джи. Наступило время прощаться. Индиец в оранжевой рубашке катил по дорожке к столовой живописную повозку с овощами, кореньями и фруктами, разложенными на подвявшей, зелеными прядями свисающей с тележки, траве. За ним брела трансцендентная корова, пожевывая на ходу ароматную зелень. В тени под деревьями приезжие на ковриках практиковали йогу. Обезьяна что-то медленно перебирала тонкими черными, почти человеческими пальчиками, забравшись на крышу веранды. Туристы с фотоаппаратами, обмотанные деревянными бусами и браслетами, робко заглядывали в ворота. Ашрам жил своими протяжными, неспешными буднями. А меня ждала Москва. Серый март. Суд.

Потому что я — свидетель, и круг замкнется, когда я сыграю эту роль до конца.

Двигатели самолета мерно гудели, на соседнем кресле спала старушка, за окном проплывали облака, а я рассматривала золотое колье с рубином — внезапный подарок, затерявшийся в наволочке. От Валеры, от кого еще он мог быть? Украшение упало на пол, когда я собиралась. Я до сих пор удивлялась: каким образом камень нашел своих прежних владельцев?

Память Матхуравы после переживания его смерти прописалась сквозь мою, и теперь не нужны были вспышки воспоминаний, у меня просто были два детства, две юности, две жизни и пока только одна смерть… Их, безусловно, было гораздо больше, но именно нынешняя и та, индийская, сплелись воедино, как нити золотой проволоки в цепочке, лежащей на моей ладони.

Стюардесса прошла по салону, предлагая напитки, я взяла минеральную воду и снова принялась рассматривать антиквариат. Сегодня он стоит, наверное, целое состояние, учитывая размер камня и его древность. Подушечкой пальца я нащупала крошечное перышко, обвившее иероглиф, — клеймо. Именно в том месте, где я ставила его более двух с четвертью тысяч лет назад…

Я поднесла к глазам рубин, ограненный в виде капли. Показалось, будто вчера я большими мужскими руками особым молоточком с острым концом откусывала миллиметр за миллиметром все лишнее от корунда. А затем, нажимая босой ногой педаль колеса, похожего на гончарное, полировала грани. Долго и кропотливо. С одной мыслью — этот камень, прекрасная алая Ратнанайяна [40] Вождь самоцветов на санскрите. , должен был родить любовь в сердце Соны. Покорности мне уже было мало. Хотелось радости в ее глазах, иного трепета, приязни.