Ирина Лобусова - Красная комната

— Зеленый цвет, — сказал Вадим. — Я догадался по рисункам, когда увидел картину. Картина Якова Мерцалова. Ее рисунки. Драгоценные воспоминания.

— Она любила эту лужайку перед домом, — кивнул Баракзаев, — зеленую лужайку. До того момента, пока зеленый цвет не стал для нее адом.

Баракзаев усадил гостя в кожаное кресло и, не спрашивая, налил виски, пододвинул стакан. Это было кстати. Вадим выпил обжигающую жидкость залпом.

— Мы поговорим, — сказал Баракзаев, уставясь куда-то в стену, — мы поговорим, а потом вы позвоните своему другу Артему Ситникову. Я дам официальные показания.

— Что же вы делаете! — Вадим всплеснул руками. — Зачем?! Может, лучше увезти ее, спрятать?!

— Замолчите! Я не собираюсь никого никому отдавать. Я сделаю то, что должен сделать. Я виноват.

— В чем?

— Я расскажу вам все.

— Назовите ее имя.

— Евгения. Это ее настоящее имя.

— Евгения Мерцалова, — уточнил Вадим, и Самир Баракзаев кивнул. — Тогда почему она называла себя Джин?

— Я не знаю, — сказал Баракзаев, — она не пила, когда была моей женой… Да, а как вы догадались, что она была моей женой?

— По ее рисунку и по вашей реакции на рисунок, — ответил Вадим.

— Все верно, — Баракзаев кивнул. — А знаете, зачем я приходил к вам? Узнать, не нашел ли ваш друг Ситников мою жену. Я ведь знаю историю ее семьи. И знаю, чем она больна. Но потом… потом я нашел ее сам.

— Вы искали Джин, потому что ей принадлежит дом в Покровском переулке? — прямо спросил Вадим.

— Дом принадлежит мне, — Баракзаев печально покачал головой. — Она передала его мне в наши лучшие годы: она не могла о нем даже говорить. Я не знаю, зачем она вернулась туда.

— У нее был выбор, — сказал Вадим. — Она могла пройти мимо — или войти в свою красную комнату. И она сделала свой выбор.

— Я виноват, — Баракзаев отвел глаза. — Я знал, что она больна, но думал, что это пройдет.

— Вы знали, на ком женились?

— Конечно, знал. Мне было даже интересно. Экзотика! Я ведь женился без особой любви. Большую роль сыграло то, что Евгения была потомком Кровавой Графини. Мне было интересно. И я потом очень плохо относился к жене.

— Евгения Устинова — Кровавая Графиня. София Устинова — дочь Кровавой Графини, — начал перечислять Вадим. — Вы поправьте меня, если что-то не так: я хочу разобраться. Яков Мерцалов — отец двоих детей Софии. Анастасия Мерцалова убита матерью. Мария Мерцалова попала в детский дом. Мария Мерцалова и была бабушкой Джин. Евгения Мерцалова была родной внучкой Марии. После смерти своей матери она унаследовала дом в Покровском переулке. И вышла за вас замуж.

— Все верно, — кивнул Баракзаев. — К Джин по наследству перешло психическое заболевание, оно передается только по женской линии. Вот ее и тянуло в старый дом.

— Что ускорило болезнь? — спросил Вадим, хотя и так знал ответ.

— Смерть сына, — отвел глаза Баракзаев, — нашего сына.

— Джин убила его?

— Нет. Это был несчастный случай. Но он… Давайте я попробую объяснить. Я души не чаял в мальчишке! Он был моим сердцем. И я совсем не любил его мать. У Евгении был сложный характер. Я не понимал ее. Почти сразу после свадьбы мы начали ссориться. Я думал, что рождение ребенка сгладит острые углы, но все стало только хуже. Я плохо обращался с ней. Откровенно изменял. Бил. Мне хотелось растоптать ее, уничтожить, унизить. Потому что она была выше меня… Понимаете, она сильно страдала. Я знал, что она страдает, и это доставляло мне удовольствие. Сын был ее единственной отдушиной. Она жила ради него. А потом…

Баракзаев сделал паузу, и эта пауза была страшнее самого громкого крика.

— Никто его не убивал, — голос Баракзаева дрожал, — он просто заигрался. Окно было открыто. Шестой этаж. Лето. Он вылез на подоконник. Няня не доглядела, и он сам выпал из окна, на ту самую зеленую лужайку перед домом, которую так любила моя жена… После этого Евгения сошла с ума. У нее остро проявились признаки наследственного заболевания. Я хотел поместить ее в клинику, но она сбежала. Я искал ее, но не нашел. А потом прекратил поиски. Мне хотелось думать, что Евгения покончила с собой, умерла. Так было бы лучше для всех.

— Когда вы поняли, что она все-таки жива?

— Вы сами знаете когда…

— И вы ее не остановили? Ничего не сделали?

— А что я должен был сделать? — Баракзаев повысил голос. — Как вы не поймете, что я чувствовал свою вину! Я виноват перед ней! Именно из-за моего скотского отношения к ней Евгения помешалась на ребенке! Мы могли пережить эту трагедию вместе, но так не случилось. И я один был в этом виноват.

— Какая разница, кто виноват! — мрачно заметил Вадим.

— Вы правы, — неожиданно согласился Баракзаев, — теперь это не имеет никакого значения.

— Именно поэтому вы искали ее? Вы хотели все это прекратить? — догадался Вадим.

— Возможно, — отозвался Баракзаев, — а может, и по другой причине. Чтобы попросить прощения. Я не хотел, чтобы все было так, как есть…

Вадим понял, что имел в виду этот человек, но никак не мог выговорить. Он хотел извиниться за свою опустошенность и пресыщенность. Вадим знал это. Он сам был таким. Баракзаев читал по его глазам.

— Вы меня понимаете!

Вадим понимал. Хорошо, что он сам не женился. Возможно, его жена повторила бы горькую супружескую долю Джин — и всех тех, на ком женились без любви.

— Позвоните вашему другу, — сказал Баракзаев, — нам с вами больше говорить не о чем.

— Что будет с домом? — спросил Вадим.

— Дом снесут. Я продал его.

— Из-за красной комнаты!

— Красной комнаты больше не должно существовать на земле.

— Но она будет существовать! Она всегда будет существовать, потому что… — Вадим запнулся. — Эта комната… она в каждом из нас, в каждом человеке… Вы понимаете? В каждом, кто вот так выбирает людей в пустоте… и вся эта пустота вокруг…

— Я хорошо понимаю, — Баракзаев кивнул. — Мы с вами ничего не изменим. Это не от нас зависит. Мир другой. Люди пусты внутри. Души у них нет. И нас самих в мире тоже нет…

Вадим замолчал. Все, что осталось за гранью этих слов, должно остаться там навсегда.

— Звоните следователю.

Голос Баракзаева был безжизненным и тусклым. Вадим подумал, что навсегда запомнит его таким.

Артем примчался через полчаса — взмыленный и нетерпеливый. Все это время Баракзаев и Вадим хранили молчание — им больше не о чем было говорить. Оба уже сказали все, что хотели. Но это молчание было воздухом, который наполнял их грудь живительной силой.

— Я хочу дать признательные показания по всем эпизодам, — сказал Самир Баракзаев, — пишите. Я подпишу все.

— По каким эпизодам? — не сразу понял Артем.

— Убийства детей, — сказал Баракзаев, — все они покупали одежду в моем магазине. Я их видел, я их выслеживал и убивал.