Елена Арсеньева - Кошмар во сне и наяву

– Кто ты такой, чтобы спрашивать? Сидел там, в своей Африке, как у Христа за пазухой, родители запретили тебе про Дашеньку сообщать, берегли тебя! А кто меня берег? Кто меня в морг не пустил на опознание? Ладе ее уже потом показали, приглаженную, а я… я первый видел, с замерзшей кровью во рту… я! Меня никто не берег!

Герман зажмурился, чтобы не видеть этого искаженного лица, а за ним – другого…

Кирилл затих так же внезапно, как взорвался. Повозился на диване, потом опять послышалось бульканье.

– Ты пей, – пробормотал вяло. – Я пью – и ты пей. Не бойся, не опьянеешь. На тех бутылках, что я выбрасываю, все окрестные бомжи живут, а меня водка все не берет. Врач сказал, это как-то называется, какая-то антиалкогольная абстиненция, что ли… Ну скажи, как называется, ты ведь тоже доктор!

Герман пожал плечами. Может, и доктор. Он сейчас ничего о себе толком не знал, не помнил…

Поднялся, тяжело опираясь о диван; зашаркал в прихожую. Точно так же недавно шаркал по квартире и Кирилл.

– Ты спросил, поймали тех… – донеслось вялое, заплетающееся. – Двух поймали. Хотя их было трое. Эти так просто… на васаре стояли, что называется. Все сделал третий, Хинган его кличка. Сначала, когда тех парней только взяли, они все валили на него. Но через несколько допросов вдруг разом переменили показания и приняли вину на себя. Следователь обрадовался, быстренько передал дело в суд. Одному дали восемь, другому – пять лет в колонии общего режима.

– А почему не расстрел? – обернулся Герман.

– Характеризуются по месту учебы положительно, – ухмыльнулся Кирилл, спихивая с дивана картинки и вытягиваясь во весь рост. – Адвокаты постарались. Версия такая, что они нашли ее уже мертвую, ну и… все с ней делали потом. Экспертиза это подтвердила. Слушай, ты захлопни дверь, а то я что-то…

Кирилл не договорил: хрипло засопел, потом всхрапнул раз и другой…

Герман метнулся в комнату, занес кулак над вялым, безвольным, расплывшимся лицом, но трясущиеся руки опустились.

Мертвец. Перед ним мертвец. Бить Кирилла – все равно, что бить мертвого. Над Дашенькой издевались уже над мертвой…

Может, кому-то от этого легче. Наверное, наверное! Предсмертные муки дочери не застят взор Лады и Кирилла. Но отчего-то ведь она умерла! Что-то ведь остановило биение маленького сердечка, что-то наполнило кровью рот!

Кирилл, почему же ты не нашел того, кто это сделал, почему не расправился с ним? Почему не наполнил запекшейся, мертвой кровью его рот?

Герман споткнулся, ударился лбом о косяк и взвыл от боли. Прихожая плясала вокруг него так, что стало страшно: стены вот-вот навалятся и раздавят.

Шарахнулся на лестницу, но тут дело пошло еще хуже: ступеньки выскальзывали из-под ног. Кое-как, повисая на перилах, Герман спустился на пол-этажа, а потом просто катился до самой двери подъезда. Она его тоже возненавидела – так дала по спине, что зарылся носом в землю. Боль чуть отрезвила, но лишь на миг. Хмель, сгущенный горем, достал, наконец. Сознание меркло, и меркнул мир вокруг.

«Если останусь здесь, – промелькнуло в сознании, – никто не найдет Хингана!»

Встал на четвереньки, потом выпрямился, хватаясь за что-то ледяное. Это крыло джипа, его джипа. Хо-ро-шо…

– Хинган! – выкрикнул он, падая на капот и пытаясь снова встать. – Хинган! Иди сюда!

– Ты что, голубой? – послышался рядом хриплый голос. – Ты голубой, тебя спрашивают?

Герман с трудом повернул голову.

Какая-то женщина, вроде. Он не видел ни лица, ни фигуры – ничего.

– П-почему? – слабо шевельнул губами.

– Почему голубой? Сам мужик и мужика зовешь. Хинган – любовничек твой? Ну, сдался он тебе, давай лучше со мной, а?

– А? – тупо повторил Герман.

– Да ты совсем хорошенький! – хихикнула женщина. – Ну, куда пойдем? Машинка твоя? Хочешь в машинке?

Герман мотнул головой, но чьи-то руки уже обвили его шею, липкие губы мазнули по щеке. По нему словно бы ползло что-то, присасывалось.

Попытался стряхнуть с себя это неизвестное насекомое, но оно держалось цепко, зудело:

– Ну давай, давай!

Герман почувствовал, что задыхается.

– Эй, ты! – фальцетом закричал кто-то рядом. – А ну пошла! Пошла вон, говорят!

Насекомое запищало недовольно, потом что-то рвануло его с груди Германа – и он со всхлипом глотнул свежего воздуха.

– Живой?

Чье-то лицо замаячило наверху, и Герман, поняв, что лежит, неуклюже начал подниматься.

Незнакомые руки помогали ему, незнакомый голос успокоительно журчал рядом:

– Ну, слава богу, а то я думал, она тебя до смерти заласкала.

– Она – кто? – выдавил Герман, опять утверждаясь на ногах.

– Да бес ее знает, блядь какая-то, – спокойно ответил незнакомец. – Кого ж тут еще найдешь, на Сухаревке?

– Где-е?

– Ты что, забыл, где есть? Сухаревка – это ж самое в Москве проституточное место! Там, где ларьки, девки почище, с сутенерами да охраной, а здесь попроще, подешевле таскаются. Только это одно слово, дешевле, мол, а на самом деле как доберутся до кармана, так все повысосут, пиявицы. А тебе Хинган на что надобен?

Это имя подействовало на Германа, будто разряд тока.

– Хинган?! Это ты – Хинган?

Вцепился во что-то, тряхнул, мечтая добраться пальцами до горла… и получил такой удар по носу, что искры посыпались из глаз.

– Ну, сучонок! – воскликнул рядом обиженный голос. – Я его же спас, а он же меня давить норовит! Угомонись, я не Хинган, понял!

– А он – где?

– Да на хрен тебе дерьмо такое, скажи на милость? Ты ж не из блатных – чего к этому фраеру тянешься? Поезжай лучше домой, проспись, утро вечера мудренее… Машину вести сможешь?

Герман мотнул головой.

– Сколько дашь, если я тебя отвезу? – оживился его спаситель.

– Сколько хочешь, – Герман слепо зашарил по дверце, пытаясь найти ручку.

– А ехать далеко?

– Во Внуко-во… Улица Лесная… 36…

– Ты мне еще про этаж скажи. Сдуреть, это ж какая даль! Точно, заплатишь?

Герман ввалился на заднее сиденье, упал плашмя. Сил достало только на то, чтобы нашарить в кармане ключи, протянуть незнакомцу и выдохнуть слово, которое теперь одно владело всем его сознанием, всем существом:

– Хин-ган!

– Да найдем мы тебе того Хингана, только не плачь!

Загудел мотор, все заколыхалось, унося Германа в сонную глубь… но и во сне он, чудилось, слышал это успокоительное: «Найдем… найдем Хингана!» – и блаженно улыбался.

Ворота кладбища оказались закрытыми. Кавалеров укоризненно покачал головой: на улице еще белый день, что только люди себе позволяют? Хотя уже полчетвертого, скоро начнет смеркаться… так что, пожалуй, правильно делают, что закрывают. Совсем ни к чему, чтобы ночью по кладбищу шлялись люди. Еще заблудится кто-нибудь, замерзнет. Да и спятить здесь недолго в темноте!