Елена Арсеньева - Кошмар во сне и наяву

– Ну, как посмотрю, жизнь у тебя – на грани фола, – посочувствовал Герман. – Платья режут, купаться по ночам заставляют…

– Ой, не говори! – Девица охотно свернула на тропу своих обид. – Главное дело, ровно в полночь купаться, ты представляешь? Особенно любит при гостях выдрючиваться. Надоел до чертиков! Раньше все ходили на него смотреть, а теперь он в бассейн – и никто даже головы не повернет, сидят, пьют, в телик пялятся или еще что-нибудь. Ну, Хинган злится, конечно, а все равно форс держит. Этот чокнутый где-то вычитал, будто один из тех графов, хрен знает каких, фамилию которых он намерен взять, купался в любую погоду, зимой и летом, ровно в полночь – и дожил до ста лет. Я ему говорю: «Хинган, ты все равно не доживешь, зачем зря мучиться?» Он мне ка-ак дал!

Девушка привычно всхлипнула.

– Почему же он не доживет? – исключительно из вежливости поинтересовался Герман.

Больше не хотелось поддерживать беседу. Даже мороз по коже бежал от возбуждения. Наконец-то… Наконец-то что-то проклюнулось, нащупался хоть какой-то подступ к тому, что он задумал. Похоже, доберется он все-таки до Хингана, доберется!

Нет, не шутка была, конечно, подстеречь его, изрешетить пулями, но в планы Германа не входило оказаться после этого за решеткой. И даже если бы удалось выйти сухим из воды, этого было для него мало. Смерть Хингана – ничто. Ему уготовано другое… он должен еще пожить, получить от жизни удовольствие… от новой жизни! И только иногда прошлое будет возникать перед ним: невозвратимое прошлое, только иногда Хинган будет осознавать, что он потерял и почем у… И, может быть, в эти минуты Герман будет ощущать хотя бы подобие торжества, а главное – покоя. Потом придет очередь тех двоих, которые сейчас «отдыхают» в Заволжье, в колонии, но первое дело – Хинган.

Нет, эта дурочка в алом плащике не права! Хинган вполне может пожить еще, и даже довольно долго…

– Так почему ты думаешь, что твой приятель долго не протянет? – спросил он опять. – Не всех же новых русских обязательно убивают. Да у него небось и охрана есть.

– Конечно, – кивнула девица, подозрительно косясь на него. – Есть охрана! А тебе какая забота? Что ты меня все время выспрашиваешь, а?

Положительно, она начала действовать Герману на нервы, и он даже где-то понимал Хингана, который решил избавиться от этой дуры столь радикальным путем. Поэтому Герман просто подрулил к обочине и, перегнувшись через колени пассажирки, открыл дверцу. Спросил обиженно, глядя в округлившиеся глаза:

– В этом доме кота, кажется, в чем-то подозревают?

Глаза стали еще больше: разумеется, она в глаза не видела ни одной строчки Булгакова!

– Проще говоря, – пояснил Герман, – ты думаешь, я выпытываю какие-то секреты твоего недоумка Хингана? Видел я его в гробу в белых тапочках! – Он не лгал, ей-богу… – Давай, топай отсюда. Выходи, выходи!

– Почему? – испуганно пискнула она.

– Чтоб не думалось. Брысь, ну!

– А… минет? – спросила девица с робкой надеждой, но Герман, усмехнувшись, бросил ей на колени сотенную:

– Сделаешь кому-нибудь другому. А если и он не захочет, просто заплати, чтоб довез.

Недоверчиво, исподлобья поглядывая, она сгребла деньги бриллиантово сверкающей лапкой и сползла с сиденья. Постояла минуточку, словно в нерешительности, потом вдруг резко задрала узенькое платьишко, да так, что стало ясно: эта девица предпочитает обходиться без нижнего белья. Вызывающе мелькнув блондинистым треугольничком, одернула подол и ринулась прочь, то и дело оглядываясь. Может быть, надеялась, что Герман пустится вдогонку. Но он только головой покачал: блондинка-то натуральная, кто бы мог подумать! – и, дав газ, погнал джип вперед. Через полминуты, не больше, он забыл и эту дуреху, и все ее благоглупости.

Мысли текли спокойно, холодно. Схема похищения Хингана выстраивалась в голове так четко, будто ее вычерчивал компьютер. Сердце билось ровно. Его не тревожили призраки, сознание не мутилось от близкого торжества свершающейся мести. Он думал о том, что предстояло, как об обычном деле, о рядовой операции. Не выискивал никакого благорасположения небес в том факте, что подобрал буквально на дороге столь ценный источник информации – после месяца изнурительной слежки. Всякое терпение рано или поздно вознаграждается. Стучите, и отверзется! Вот и ему отверзлось. Конечно, повезло, что сегодня на дежурстве оказался именно он, Герман, а не один из Семенычей. Вряд ли эта болонка, которая готова лизать руку хозяина, даже когда ее бьют, разоткровенничалась бы с кем-то из них. Ну что же, тем лучше, что Герман оказался в нужное время в нужном месте.

Теперь взятие Хингана – вопрос двух-трех дней. Надо сегодня же послать Миху купить петард, шутих, фейерверков. Будильник не забыть: сделать часовой механизм для запуска этой пиротехнической забавы. Нет, лучше пусть съездит в магазин Никита, а Миха должен сколотить две легкие прочные лестницы.

Хотя нет. Герман сам отправится за покупками. Никита не выносит, когда Миха остается на даче без присмотра. Даже в присутствии Германа – все равно считается без присмотра. Для куркулеватого, хозяйственного сторожа новый жилец с его нелегкой «трудовой» биографией – бомж из бомжей, существо ненадежное и где-то опасное. А может, Никита Семенович просто ревнует хозяина, который вдруг так доверился этой странной личности, подобранной буквально на большой дороге?

– Это еще неизвестно, кто кого подобрал, – посмеивался Герман. – Скорее, Миха меня, а не я его.

Конечно, в тот вечер он не доехал бы от Кирилла. Слишком многое навалилось… Лежал бы где-нибудь в кювете, а Хинган так и ходил бы по белу свету безнаказанно. И если вспоминать небеса, то Миху уж точно послали они. Тот оказался отличным шофером! Впрочем, он все делал отлично, всякая работа горела в его руках. Он был куда мастеровитее, проворнее Никиты Семеновича и даже хозяйственнее – по-своему, конечно. Уж на что Герман был поглощен своими мыслями, а и то не мог не заметить, что в неделю неустанных Михиных хлопот дача буквально преобразилась. Было починено севшее крыльцо, залатана крыша в баньке, перестали течь краны, дорожки оказались очищены ото льда… Тут Никита и забеспокоился. Возможно, ему показалось, что этот приблудный умелец намерен сжить его с тепленького местечка? Если бы Герман дал себе труд хоть ненадолго отвлечься от своего горя и идеи мести, целиком овладевшей его сознанием, он бы заметил, что тайная война между Семенычами не прекращалась ни на день, даже когда они бились в картишки, до которых были большие охотники оба. Однако он чуял только холодок в их отношениях, и этот холодок его вполне устраивал. Пусть лучше слегка сторонятся друг друга, чем сделаются собутыльниками. Ведь если начнут спиваться, придется их гнать в три шеи, а без помощников ему не обойтись.