Елена Арсеньева - Кошмар во сне и наяву

– Уходишь, значит? – со вздохом спросил Хинган. – Жаль, жаль…

Голос его звучал странно-вяло. Позевывая, взял со столика телевизионный пульт, резко вытянул руку.

Кавалеров мельком глянул на зарябивший экран, на Хингана, который тоже смотрел на этот экран с таким видом, будто надеялся обнаружить среди мельтешенья пятен что-то важное. Помнится, стало как-то странно, муторно на душе, однако Кавалеров все-таки пошел к двери, но замер, услышав свой собственный голос:

– Мне плевать, как ты намерен извращаться. Это дело твоей изобретательности. Мне только нужно, чтобы при взгляде на труп даже менты поседели, не говоря уже о семье!

Почудилось, меж лопаток воткнули осиновый кол. Неуклюже, всем телом обернулся… чтобы увидеть свое лицо – мертвенно-застывшее, бледное – на экране телевизора. Полуприкрытые веки маскировали выражение глаз, и все равно Кавалеров на какое-то мгновение испугался этого чужого лица с резиново шевелящимися губами:

– Дашенька Смольникова, семи лет. Школа недалеко от Смоленской набережной. Мой человек задержит машину матери, а ты сделаешь с девчонкой то, что я скажу.

Хинган взмахнул пультом, выключая телевизор, и пропустил мгновение, когда рука Кавалерова скользнула в карман и выдернула пистолет.

– Кассету. Живо.

Хинган покорно нажал на пульт, взял вылезшую с жужжанием кассету, протянул Кавалерову. Лицо его было спокойным, только глаза странно мерцали:

– Не стреляй, ладно? Зачем? Сбегутся мои… как это? – пощелкал пальцами, вспоминая. – Сбегутся мои бодигарды – на куски разорвут.

– Ладно, живи, – проскрипел Кавалеров, пряча кассету в карман. – Ис-кус-ство-вед хренов… живи! Только запомни: не все ты можешь в свою коллекцию захапать!

Хинган кивнул, переводя взгляд на экран. Пошевелил пальцами на пульте… и Кавалеров качнулся, будто от удара в лицо, снова увидев резиновую маску и услышав голос:

– …чтобы при взгляде на труп даже менты поседели…

Экран погас.

– Видишь? – обернулся к нему Хинган. – Я нажимаю eject. По идее, кассета должна вылезти, но этого не происходит. На самом деле источник воспроизведения находится вовсе не здесь. То есть ты можешь пристрелить меня и разгромить все вдребезги – если успеешь, конечно, – однако запись нашего разговора все равно сохранится. Вот такой вариант… С другой стороны, как только дело будет сделано и я получу перстень, ты в обмен получишь матрицу, с которой и делаются копии. Понимаешь? Но только так: в обмен на перстень! По рукам? И, ради бога, не вздумай потерять колечко или принять какие-то меры против меня. Вместе сядем, ты же понимаешь? Ну а кому из нас на нарах будет лафа, а кому почки отобьют, ты уж сам кумекай. Так что лучше не надо ничего такого. Ну что тебе эта железяка? В крайнем случае, сделаешь копию, если денег куры не клюют. А вот страсть истинного коллекционера замены не допускает. Приходится идти на все, буквально на все, ты понимаешь?

Кавалеров кивнул, размышляя: а понимает ли Хинган, что существует и другая страсть, которая не допускает замены? Месть, например. Или верность… Понимает ли Хинган, что сам подписывает себе смертный приговор?

И вот наконец пришло время привести приговор в исполнение.

…Кавалеров провел ладонью по двери, потом сунул руку под борт куртки. Здесь в ременной петле покачивался маленький, чудовищно острый топорик, давно уже похищенный на кухне. Бодяга с этим перстнем тянулась так долго не из-за желания Кавалерова тренировать свою волю или из-за потребности непременно увидеть переделанного Хингана. Чушь. Надо было сдернуть перстень еще там, в саду, когда бесчувственное тело Хингана волокли к забору. Кавалеров пытался, однако кулаки этого мерзавца после чудовищного африканского укола были судорожно стиснуты. Не вышло тогда, ну а потом…

Причины были самые естественные: от гормональных препаратов, которые со страшной силой всаживал в Хингана сучонок Герка, тот начал жутко отекать. Буквально на второй день перстень так врос в палец, что так просто и не снимешь. Либо перстень пилить, либо палец. Однако Герка уверял, что отеки вот-вот сойдут, и Кавалеров ждал как дурак…

Только подумать, чем обернулось для него это ожидание, какой мукой! С одной стороны, конечно, он упивался зрелищем страданий Налетовых, зрелищем мести. С другой… от рук сбежавшего Хингана погиб верный, как пес, Денис; пришлось прикончить его девчонку, которая слишком много знала о том, кто такой Вольт. Услышав о гибели Дениса, она могла сломаться сама и очень многое сломать…

Ладно! О чем это он? Все позади! Впереди – только эта дверь, ключ от которой у него в кармане, и острие топорика подмышкой, и платиново-золотой блеск на бабьем пальце…

А потом – свобода!

– А ну вали отсюда, пока еще трамваи ходят!

Альбина вздрогнула и забилась за спину Валерии, полуживая от стыда. Никогда еще она не слышала у подруги такого голоса. Он вызывал одновременно страх и отвращение. Очевидно, то же впечатление он произвел и на полного мужчину, который приостановился рядом с ними и заговорил с той особенной вкрадчивой интонацией, с какой тут все обращались к женщинам. Услышав отповедь Валерии, толстяк пожал плечами и торопливо отошел.

– Чего он хотел? – прошелестела Альбина.

– Дешевка! – с презрением откликнулась Валерия. – Думал уболтать меня – за десять баксов изобразить для него мальчика. Что я ему, вокзальный педик какой-нибудь?

В голосе ее звенела оскорбленная гордость профессионалки, и Альбина, с трудом прорвавшись через терминологию, невольно улыбнулась. Похоже, Валерия искренне наслаждается ситуацией. Да, ее хлебом не корми – дай только поактерствовать. Стоило вспомнить, как она репетировала с Альбиной сегодняшний вечерний бенефис, как наряжала ее и себя, как изощренно занималась боевой раскраской! Уступив Альбине на вечер свою козырную дубленку, Валерия для себя взяла напрокат нечто невесомо-пушистое, белоснежное, развевающееся – может быть, даже из лебединых перьев! – высоко открывающее безукоризненные ноги в сверкающих чулках. То, что было на Валерии под шубкой, заслуживало особого внимания, и она не сомневалась в успехе предприятия.

Сомневалась Альбина. Во-первых, Смольников может найти себе кого-нибудь еще прежде, чем дойдет до них. Или просто будет не в настроении развлекаться сегодня с проститутками. А ведь именно в образе таковых и намеревались проникнуть в его квартиру Валерия с Альбиной. Разумеется, намеревалась прежде всего Валерия, ну а Альбина, как всегда, влеклась в вихре ее кипучей энергии и неожиданных идей. Альбина уже и не пыталась вырваться из этого смерча, однако сегодня утром ей показалось: все сорвется. Валерия проснулась мрачная и рассказала, что ей приснился отвратительный сон. Будто стреляет она по уткам, стоя в каком-то овраге, и дробью перебивает им шеи. Головы падают на землю, а утки… утки продолжают лететь, истекая кровью.