Елена Арсеньева - Кошмар во сне и наяву

– Ну а как ты мог иначе поступить с Хинганом? – выпалила, даже не дав себе труда задуматься над словами. – Что, на дуэль его вызвать, сволочь такую? Какою мерою мерите – такою и вам отмерится! Око за око, зуб за зуб – этого никто еще не отменял, как, к сожалению, отменили смертную казнь! Преступник должен бояться возмездия, бояться расправы, бояться смерти. Если б можно было кому-то рассказать про Хингана, это на многих подействовало бы. Но слух и теперь пройдет по тюремному телеграфу. Будут знать, будут! Этим двум подонкам тоже теперь жизни, считай, не видать. Мало, что они себе еще минимум по пять лет прибавили, так теперь всем известно, за что они на самом деле сели.

Она приостановилась перевести дух и вдруг заметила, что Герман не столько смотрит на дорогу, – джип идет как бы на автопилоте, – сколько на нее. На мгновение испугалась того, что только что наговорила. И она ведь проболталась о Хингане, о чем вроде бы вообще знать не должна была! Одна надежда, если Герман подумает, что все это она взяла из слов Стольника, который тоже говорил довольно много. А вдруг спросит?.. Что, рассказывать все сначала? И про тот жуткий эпизод на Сухаревке, когда Герман по ее дурости чуть не погиб? Ой, нет, надо молиться, чтобы он ее не узнал, не вспомнил! Зря она тогда ляпнула про их московское знакомство. Как бы снова не наболтать чего-нибудь лишнего!.. Однако замолчать, дать возможность Герману задавать вопросы показалось еще страшнее – и опять Альбина бросилась в откровения, как в воду:

– А как ты думаешь, что было бы со мной, если б не ты? Еще неизвестно, неизвестно… Но я тебя все время рядом чувствовала, даже если было страшно, я знала, что ты меня им не отдашь. Даже когда Удав…

У нее сжалось горло, как от удушья. Будто снова жгут перехватил горло, а сзади, упираясь в спину коленом, стоял Мольченко, готовый в любую минуту сломать ей шею. И это жуткое воспоминание, от которого она просыпалась ночами с криком, открыло все двери, выпустило на свободу все чувства, о которых она и не подозревала:

– И если бы ты сделал то, что они требовали, это было бы тоже ради меня. Ты мужчина, ты думаешь о своей чести, все понятно. Но ведь я… мне нельзя было бы жить, если бы они меня… Ты не понимаешь, ты скажешь, что многие женщины это испытали и живут, да, я сама знаю, что живут, но как? Иногда становится жить невозможно. А если бы ты… это было бы совсем другое. Совсем другое! Поэтому ты не должен так думать и не должен себя ни в чем упрекать. Ты и так тяжелее всех за это переживал, всем нам ничего, и даже Севастьянов поправляется, а ты… а твое сердце… первый инфаркт, а тебе сколько? Сколько?!

Она не соображала, что выкрикивает. Это была уже истерика, и даже голову наклонять не пришлось!

Альбина вцепилась в сиденье, пытаясь сдержать дрожь, которая колотила ее немилосердно, и изнемогая от несбыточных мечтаний о том, чтобы он как-нибудь утешил ее… обнял бы, что ли!

– Мне – тридцать три, – сказал вдруг Герман.

– Что? – всхлипнула Альбина.

– Мне тридцать три года. Ты ведь спрашивала, сколько мне лет? А тебе, кстати?

– Двадцать пять… шесть… недавно исполнилось.

– О господи, – сказал он тихо, – да ведь ты совсем еще маленькая девочка…

Дробь ударов рассыпалась по стеклу, заставив Альбину подскочить.

Герман вздрогнул, обернулся. Какой-то высокий человек колотил в окошко согнутым пальцем, вглядываясь сквозь тонированные стекла, словно пытаясь увидеть, что происходит в машине.

Герман торопливо открыл дверцу:

– Спокойно, папа. Со мной все в порядке.

– Н-ну… – шумно выдохнул незнакомец, и у Альбины зашлось сердце от их совершенно невероятного сходства. Перед ней стоял Герман, каким он будет через двадцать лет: высоченный, статный, умопомрачительно седой, с резким, хищным лицом, которое было бы совершенно неотразимым вопреки всем морщинам, а может быть, даже благодаря им, если бы не странная, мертвенная неподвижность левой стороны лица. Да ведь это отец Германа!

– Ты тут уже четверть часа стоишь, не меньше! – яростно сказал старший Налетов. – Я смотрел, смотрел из окна, потом побежал вниз. Ужас, думаю, неужели опять прихватило?

– Забудь об этом, – приказал Герман, помогая Альбине выйти из машины. – Вот, познакомьтесь.

– Так-так, – сказал Налетов, окидывая внимательным, ничего не упускающим взором Альбину, и, конечно, замечая следы слез на ее лице, и, конечно, ничем не выдавая, что он заметил… – Вот она, значит, какая…

И вдруг, резко шагнув вперед, правой рукой обнял Альбину и притянул ее к себе.

Какое счастье, что она как раз перед этим выплакала весь сегодняшний запас слез! А завтрашний, надо полагать, еще не подступил к глазам, поэтому она только вздыхала глубоко, уткнувшись в его худое плечо, но, слава богу, не плакала.

– Папочка, – сказал Герман, – если ты намерен у меня эту девушку отбивать, я тебя на дуэль вызову.

– И что? Попадешь в цель на тридцати шагах? – усмехнулся Налетов-старший и, все так же приобнимая Альбину за плечи, повел ее в подъезд.

– Вот маме скажу, что ты опять дверь не запираешь, – пригрозил Герман, когда они вошли в квартиру. – Добегаешься!

– А мама, кстати, звонила, пока тебя не было.

– Да ну! – воскликнул Герман так весело, словно совсем не огорчился этому несостоявшемуся разговору. – Ну и что? Я вернулся с Дальнего Востока или еще нет?

– Завтра возвращаешься, – хихикнул отец. – Я решил дать тебе еще денек передышки. Готовь, главное, правдоподобную легенду, потому что завтра и Лада будет звонить.

– Да ты что?! Значит, уже настолько лучше?

– Мама сказала – просто несравнимо с тем, что было. Алесан, говорит, применил какие-то средства, совершенно волшебные…

– Кажется, я знаю, какие это средства, – проворчал Герман.

Все это время Альбина стояла рядом с ними в огромной прихожей, заставленной, в основном, книжными стеллажами, и чувствовала себя совершенно неприкаянной. Вдобавок после недавних слез ее ощутимо познабливало.

– Мерзнете? – повернулся к ней Налетов. – У нас всегда так, увы. Квартира не из теплых, слишком большая, да еще и отопление отключают чуть ли не в начале апреля. Тут общая котельная с военным госпиталем, а с солдатиками, увы, не церемонятся. Как говорит мой сын, тех, у кого температура высокая, распределяют по палатам, чтобы их обогревать.

Альбина издала неуверенный смешок.

– Может, в комнату перейдем? – Налетов взял ее теплой рукой за испуганно стиснутые пальцы. – Там теплее. И я все относительно прибрал – как смог. Ничего, ничего! – добавил решительно. – Я вполне прилично научился орудовать пылесосом одной рукой. Вот только к чаю, жаль, все покупное, синтетическое. Жены моей нет, она бы напекла таких блинов! Я тут икорки купил – красной. Любите красную икру?