Елена Арсеньева - Крутой мэн и железная леди

«Я кое-что о тебе знаю, и вряд ли тебе понравится, если об этом узнают другие. Хочешь строить из себя крутого – да на здоровье, но кое-кому ты немало здоровья попортил! Как, спросишь? Да так, что шкурку его продырявил! Ты небось думаешь, что и я испугаюсь, если ты такой меткий стрелок? Ну так вот: я кое-кому все рассказал, так что имей в виду! Даже если решишься что-то против меня сделать, тебе это не поможет. Тогда всем станет известно, что ты – убийца. И хоть он жив, все равно же – ты в него стрелял, я это знаю! Хочешь, чтобы узнали все? Навряд ли ты тогда сможешь денежку зашибать, кривляка! А если я скажу об этом кое-кому из тех баб, которые тебя кадрят за деньги? Скажу, что они в койку пускают убийцу? Что ты с ним не поделил, с этим типом? Я еще и до этого докопаюсь, если не заплатишь! Я хочу десять тысяч баксов. У тебя есть, я знаю, а если нет – найдешь. Если сразу все отдать не сможешь, ладно, возьму частями, но чтоб не меньше, чем по тысяче за раз, и не дольше, чем в течение месяца. Я человек честный, потом буду молчать как рыба об лед, но если задумаешь словчить – пеняй на себя! Потому что мой кореш, которому я это рассказал, знаком с начальником следственного отдела из городского УВД, так что сам знаешь, как и куда вся твоя история попадет, если попытаешься меня мочкануть. Думаешь, все такие дураки, что твоему алиби поверят? Да ведь еще и машина того мужика пропала, так или нет? Так-так, знаешь, небось? Короче, Гриня, денежку готовь. Ты спросишь, как передать? Да обыкновенно, из рук в руки! Придешь к нам в ресторан, будто за делом, найдешь меня и передашь, понял? Первый срок тебе – пять дней, считая с 11 мая, когда ты это сделал. И не финти, не ври, будто письма вовремя не получил: я ведь сам тебе бросил его в почтовый ящик, нарочно маялся в адресном бюро, твой адресок узнавал! Плати, короче, и не выдрючивайся! Выдрючиваться перед бабами и мужиками своими будешь, а передо мной не надо, пидор! За все в жизни нужно отвечать, теперь ты это понимаешь? Так что – жду, понял?»

– Бог ты мой… – пробормотала Алёна. – Ну и ну! Какие люди живут в нашем городе! А вы абсолютно уверены, что это не вы кого-то там мочканули 11 мая?

– В том-то и дело, – очень серьезно ответил Григорий.

– Лунатизмом не страдаете? – вспомнив вдруг про свои знакомства с психиатрами, спросила Алёна докторским голосом. – Раздвоения личности не наблюдалось?

– Какое раздвоение, вы что? – почему-то обиделся Григорий Орлов. – Да меня вообще 11 мая в городе не было, понятно? Я Катю в Доскино возил, родителям показывать! Между прочим, я вас почему знаю? Потому что у вас в Доскино была дача?!

При слове «Доскино» охота шутить у Алёны моментально пропала. Тому были свои давние причины. Во-первых, в деревне Доскино Богородского района у супругов Ярушкиных и в самом деле когда-то был чудненький домик, и не сказать словами, сколько удовольствия доставляла Алёне возня во саду ли, в огороде. Но теперь это все осталось, так сказать, в прошлой жизни и принадлежало к миру воспоминаний, которые Алёне совершенно не хотелось ворошить. Не хотелось не только потому, что обида на Михаила все еще не прошла, да и не пройдет никогда, наверное. С этим домиком было связано еще одно событие… Не то чтобы Алёна его стыдилась – по сути дела, она не знала, как относиться к случившемуся. Она считала, что это событие очень многое определило в ее жизни и освободило, как ни странно, от очень многих комплексов. На эту тему ей всегда хотелось поговорить с каким-нибудь толковым психологом или психиатром. Алекс, конечно, был хорошим психологом, но ему ту историю было рассказать совершенно немыслимо, категорически! А вот посоветоваться с Юрием Литвиненко было бы недурно…

– Конечно, вы можете сказать, что это все чепуха на постном масле, – перебил ее мысли Григорий Орлов. – И что не из-за чего заводиться, раз письмо не мне. Но ведь речь идет о преступлении! О покушении на убийство! А шантаж – это ведь тоже преступление! А еще я знаете, почему завелся? Потому что не первый раз эта путаница с именами получается! Вот слушайте! Был я в «Гудке» примерно месяц или два назад. И один мой приятель пришел с дамой – ну, знаете, – Григорий окинул оценивающим взором Алёну и почему-то снова покраснел так, что все его веснушки растворились в красных волнах, приливших к щекам, – из тех дам, которые предпочитают молодых. Но она такая какая-то… слишком много косметики, и денег, чувствуется, тоже очень много…

«Кажется, в его восприятии одно непременно связано с другим, – внутренне хохотнула Алёна. – А я практически не употребляю косметики… Может, начать, наконец?»

– А мои друзья просто обожают над моим отчеством прикалываться, – продолжал Григорий, – и всегда меня представляют по имени-отчеству. Да я не возражаю, пусть веселятся, – добродушно махнул он рукой. – Но когда приятель в тот раз сказал: вот это, мол, Григорий Модестович Орлов, его дама стала такая оживленная, так заюлила, так заиграла со мной глазками, что мой приятель даже загрустил. Какая, говорит эта дама, необыкновенная встреча! Мне о вас столько рассказывали… и называет какие-то женские имена, которые я вообще впервые слышу. Еще хорошо, что моей Катерины рядом не было, а то… – Григорий чуть ли не с ужасом покачал головой. – Ну и вот, эта дама дальше говорит: я вас тоже видела один раз, вы на мня произвели неизгладимое впечатление в этой вашей кошмарной маске… Тут я подумал, что дама так шутит. Понимаете, кто мое имя ни услышит, тот непременно что-нибудь ляпнет про того, про настоящего Орлова.

– В том числе и я, – кивнула Алёна.

– Ну да, в том числе и вы, – кивнул в ответ Григорий Орлов. – Или спросит, не потомок ли я… Или насчет Екатерины II что-нибудь вмажет, особенно если узнает, что мою девушку Катей зовут. Я уже привык и сам отшучиваюсь в том же духе. Ну, я и подумал, что дама тоже на того Орлова намекает. И говорю ей, мол, в маскераде не был последние пару столетий, это как минимум. А то и больше. А она, этак со смешочком: ну что вы, что вы, я видела вас не далее как пару месяцев назад в «Барбарисе». Я сначала не сообразил, что это такое, «Барбарис», – смешное какое-то название, как конфетка. Потом понял, что это ресторан. Я, говорит та дама, была с приятельницей, которая давняя ваша поклонница. Она так мечтала, так мечтала, что вы составите ей компанию, но… вы предпочли суровое мужское общество! Представляете?! – Григорий перевел дух. – И такую рожу скорчила при этом, словно на какую-то пакость намекала. Суровое мужское общество! Не будь она женщина, не будь она тогда с моим другом, я бы ей выдал…

– Ну, она вас с кем-то перепутала, это же ясно, – сказала Алёна. – С каким-то вашим тезкой.

– Конечно, я так и подумал, – согласился Григорий. – Ладно, кое-как от нее отвязался, кое-как ей внушил, что я другой Орлов, не тот. А она говорит так обиженно: ну вот, а Жанна меня уверяла, что вы уникум! Я ничего не понял, но вспомнил, как однажды мне звонила какая-то барышня, хихикала, называла Нарциссом, чушь какую-то порола… Я с ней сначала похохмил, потом говорю: вы номером ошиблись! Она: этот номер мне в справочной дали. Вы ведь – Григорий Модестович Орлов? Я говорю – да, но, наверное, не тот, который вам нужен. Еле-еле ее убедил не звонить больше по этому номеру: а вдруг Катя трубку возьмет?!