Елена Арсеньева - Повелитель разбитых сердец

Мое сердце снова начинает давать сбои.

Что он говорит? Он же не может иметь в виду, что…

– О господи! – вдруг тихонько смеется Максим Николаевич. – Я… я намерен позвать вас вместе со мной бежать из Питера, из Совдепии, я намерен просить вас быть со мной всегда, всю жизнь, но я… Ради бога, извините меня, но вы… может быть, теперь вы скажете мне, как вас зовут?

– Валентин! – доносится откуда-то издалека встревоженный голос. – Что с тобой? Очнись, ради бога!

Он легонько шлепает меня по щекам, трясет, и постепенно ледяной панцирь вокруг меня начинает таять. Я ощущаю тепло его рук и груди, к которой прижата. Потом осознаю, что мы сидим на антикварном диване, на аналогичном кружевном покрывале, и Максвелл прижимает меня к себе.

– Да что происходит? – вопрошает Максвелл с мальчишеской, обиженной интонацией. – Я привык, чтобы при встрече со мной дамы падали в обморок от восторга, а не от страха! Что я такого сделал, что ты норовишь от меня сбежать? Чем я тебя напугал?

У меня кружится голова так, что я определенно теряю способность размышлять здраво. Причем толком не скажу, кружится она все еще от страха или от… тепла, исходящего от этого мужчины, близ которого я отогреваюсь с таким наслаждением. Во всяком случае, контроль над мыслями и словами я потеряла.

– Лора… – бормочу чуть слышно. – Ты помнишь Лору?

– Кто такая Лора? – вопрошает он с такой всепобеждающей искренностью в голосе, что я могла бы заподозрить Николь в клевете на этого святого человека, если бы лично, своими глазами, не видела, как он непорочной ручонкой щиплет Лору за попку.

– Лора – это та русская проститутка, которая позировала тебе вместе с Борисом Ковальски и Мартой Эйзесфельд. Так вот Лору убили вчера здесь, в Мулене.

Я понимаю, надо было оставаться последовательной и сказать не убили , а ты убил . Но в последние мгновение я спохватываюсь и выражаюсь неопределенно.

Максвелл какое-то время сидит молча, натурально окаменев. Или изумлен до крайности, или делает хорошую мину при плохой игре и лихорадочно ищет способ, как выбраться из этой ситуации.

– Ах вот оно что… – произносит он наконец задумчиво. – Ну, на сей счет могу тебя успокоить, я в этом не замешан. Видишь ли, я только час назад прибыл в Мулен, и этому есть как минимум два свидетеля. А вчера я был в Париже. Алиби просто-таки стопроцентное, если учесть, что вчера у меня брали интервью в прямом эфире на телевидении. Вообще я целый день был на глазах у множества людей. А у тебя нет на примете какого-нибудь другого подозреваемого?

– С чего ты решил, что я тебя подозреваю? – говорю я с оттенком – и немалым, конечно, оттенком! – неловкости. Слишком уж он догадливый! И мы как-то чрезмерно быстро перешли на «ты». И обнимать меня он не перестает.

– Ну, это же совершенно ясно. Видно невооруженным глазом. Только почему, интересно, я удостоился такой чести? Ты что-то знаешь о наших с Лорой отношениях? И подозреваешь, зачем она могла приехать в Мулен?

– Только не говори, что для того, чтобы встретиться тут с тобой! – пытаюсь пошутить я.

– Нет, не для этого. А у тебя есть какие-то предположения на сей счет? – спрашивает он осторожно, и я понимаю: он пытается выведать, что именно мне вообще известно.

– Думаю, она приехала, чтобы встретиться с Жани.

Он чуть отстраняется и бросает на меня испытующий взгляд:

– Ты уже знаешь о Жани?

– О Жани и… и ее ребенке, – хвастливо заявляю я.

Он молчит. Он ничего не говорит, просто молчит, и этого достаточно, чтобы я вспомнила: у ребенка бывает как минимум двое родителей. Мать, видимо, все-таки Лора. Отец…

Отец!

– Так как насчет второго подозреваемого? – спрашивает он с прежней насмешливой интонацией, обойдя молчанием вопрос и о ребенке, и о его родителях.

– Я так понимаю, тебя привез сюда Жильбер? – уточняю я.

– Именно так. Но Жильбер тоже не тянет на роль злодея, – качает головой Максвелл, и от этого движения его рука, обнимающая мои плечи, как-то незаметно съезжает мне на грудь. – Прежде всего, потому, что и он вчера целый день был в Париже. Позавчера – тоже, как минимум с полудня. Практически невозможно, чтобы он был замешан. Почему ты вообще решила, что это мог совершить Жильбер?

Нормально!.. Он не задал мне вполне естественного вопроса: «Почему ты вообще решила, что это мог совершить я?» Мои обвинения в свой адрес он воспринял как нечто вполне естественное. Обидное, но естественное!

– Почему я заподозрила Жильбера? Да очень просто!

Рассказываю об автомобиле на обочине дороге, о загорелой неподвижной ножке, потом – о сцене в саду Гийома, о граблях и туфельке.

– Понятно… – медленно произносит Максвелл после продолжительного молчания. – Теперь мне многое понятно!

– Например, что?

– Например, как ты догадалась, что убита именно Лора. Поразительная штука – эта ваша женская наблюдательность! А еще понятно, кто и зачем звонил Жильберу на его портабль сегодня утром, когда мы только выезжали из Парижа, и почему он гнал как безумный, а также то, куда он исчез, едва мы прибыли в Мулен.

– Ну и кто ему звонил? Зачем? И почему?

– Наверняка ты уже нашла ответы на эти вопросы, – говорит Максвелл с холодком, и даже тело его, кажется, становится менее теплым. А может быть, это я уже перестала коченеть? – Давай договоримся: ты расскажешь, к каким выводам пришла, а я потом тебя поправлю, если ты где-то ошибешься.

– Ты это серьезно? – спрашиваю недоверчиво.

– Уверяю тебя! – заявляет Максвелл. – Я всегда имел самое высокое мнение о женской логике. И криминальные романы, которые принадлежат перу женщин, нравятся мне гораздо больше, чем те, которые написаны мужчинами. Мои любимые авторы – Агата Кристи и Мэри Хиггинс Кларк. Очень может быть, что со временем я крепко полюблю книги Алены Дмитриефф. Но пока ознакомь меня все-таки со своими выводами!

«Ты этого хотел, Жорж Данден!» – угрюмо думаю я про себя, а потом выпаливаю с отчаянной решимостью:

– Думаю, твоя натурщица Лора забеременела от тебя. Но аборт делать не стала, потому что надеялась, что ты женишься на ней. Однако ей не удалось тебя поймать. Но и ребенка она уже не хотела. И тут твой приятель Жильбер рассказал, что его любовница мечтает иметь ребенка, но не в силах родить. Ты свел Жильбера с Лорой. Думаю, Жани не знала, чей ей достался ребенок, знала только, что его мать – русская. И все устроилось к общему удовольствию: Филипп обрел нежную мамочку, Лора получила деньги. Но вы не учли, что у нее могут возникнуть какие-то чувства к покинутому сыну. И вот она явилась в Мулен, чтобы вернуть его. Если ты говоришь, что не замешан в убийстве, что у Жильбера тоже алиби, – значит, Лору убила все-таки Жани. Она сделала это и постаралась обеспечить алиби и себе. Но слишком поздно заметила, что потеряла в саду туфельку Лоры. И утром, уже находясь на безопасном расстоянии от Мулена, позвонила Жильберу, призналась ему и попросила уничтожить улику, которая может ее очень серьезно подвести. Жильбер не мог отказать своей подруге, примчался в Мулен сломя голову и первым делом бросился обшаривать сад Жани. Ему повезло. Теперь нет ни одной улики, которая указывала бы на нее. И если она позаботилась уничтожить все свои отпечатки в машине Лоры, то, может быть, к ней не приведет ни один след. Ну, конечно, если никто не видел ее во время ее ночных разъездов, никто не заметил, как Лора пришла к ней в дом, никто не начнет копать слишком глубоко и не обнаружит, что родила Филиппа вовсе не та женщина, которая зовется его матерью.