Вадим Агапов - Гроссмейстер

Наутро я чувствовал себя жутко разбитым, как и дети, которые, как я подозреваю, после «отбоя» играли в компьютерные игры.

– Возраст! – поставил я себе диагноз. – Двадцать лет назад я мог всю ночь… э-э… веселиться, а наутро выглядел, словно отдыхал дома. А сейчас… я спал дома, а чувствую себя и выгляжу, словно…

– Папочка, следи за собой, – остановила мои воспоминания жена, имевшая вполне выспавшийся вид.

– Папа, а дядя Арсений как сегодня утром будет выглядеть? – поинтересовался младший сын.

– Да, обрати на это внимание, – добавил старший.

– Не понял? При чем тут…

– При том, что в два часа ночи дядя Арсений еще играл по сети в «Героев меча и магии», – выдали они мне. – Мы потом легли спать, а он, наверное, играл всю ночь. Кстати, а на каникулах мы сможем?..

– Посмотрим на оценки, – произнесли мы с женой хором.

Я, как и обещал Строганову, поехал с утра на работу, хотя и не дежурил в этот день. Мне не хотелось ехать сюда вчера, но сегодня, как говорится, просто ноги не несли. Причина была простая – Дим Димыч Сечкин. Я боялся встретиться с ним в больнице вообще, а тем более в реанимации, где в крайне тяжелом состоянии находился его сын. Хоть моей вины в этом несчастье и не было, но все это случилось на моих глазах… А перед этим мы штурмовали его дачу! (Я молился, чтобы он нас не опознал на записях камер!) А еще его отстранили от расследования, потому что к поискам Маргариты приступили мы… А эти дурацкие намеки Арсения про дачу, Ктулху, Маргариту, посещавшую эту дачу… Словом, я был уверен, что если сейчас столкнусь с Сечкиным-старшим, то добром для меня это не кончится. Тем более, что как всякий человек с психопатией, на горе он должен реагировать еще большей агрессивностью и озлобленностью, а не скорбью и депрессией.

Поэтому я пробирался в свое отделение, используя тайные тропы, выглядывая из-за углов, словно шпион, и вызывая нездоровое любопытство встречаемых на пути коллег. Но все-таки я сумел благополучно добрался до ординаторской.

За время моего отсутствия у меня скопилось немало дел, бумаг, отчетов и, самое страшное, график работы врачей! Этот дамоклов меч висел надо мной каждый месяц… Посмотрел бы я на Сенеку, как бы он написал свой трактат «О спокойствии духа», если бы ему пришлось составлять график работы врачей в реанимации, когда половина из них совместители! Совершив этот подвиг, я отнес график и зашел в реанимационный зал проведать Максима Сечкина, правда, предварительно удостоверившись, что там нет его родных. Ничего нового, а тем более хорошего я не увидел. Он так и не приходил в сознание.

Вернувшись в ординаторскую, я достал из ящика стола список госпитализированных женщин, который написал несколько дней назад. Все фамилии в нем уже были вычеркнуты, кроме одной. Одной рукой я набирал номер шоковой палаты приемного отделения, другой держал перед глазами список, пытаясь разобрать собственный почерк.

– Шоковая, слушаю! – ответил мне голос дежурного после двух гудков ожидания.

– Добрый день, это Агапов из нейро, я хотел спросить, куда вы пациентку перевели… она двадцатого апреля поступала… там гипокома, кажется… фамилия… э-э, Пичужкина? А, нет, Птичкина!

Слышны были крики персонала, шум аппаратов, сигналы тревог, телефонные звонки…

– Не было такой… А, нет, это я другой день посмотрел… так, нашел… Птичкина, двадцать второго на НХО перевели…

– На нейрохирургию? – удивился я. – А почему, там разве травма была?

Но дежурный доктор уже не слышал, что-то кричал, куда-то бежал… Раздались короткие гудки. Ну и хорошо, нейрохирургическое отделение было на одном этаже с нашим! Я сидел, размышляя, не надеть ли мне медицинскую маску и колпак, чтобы стать менее узнаваемым, как вдруг дверь в ординаторскую распахнулась. (Я вздрогнул!) На пороге стояла старшая медсестра того самого нейрохирургического отделения. (Я вздохнул с облегчением.)

– Шалом, православные! – поприветствовала она меня и еще одного доктора, сидевшего на диване и писавшего на коленях историю болезни. – Профессор! – обратилась она ко мне. – Я к вам и вот по какому делу…

– Слушай, я сегодня не дежурю… – начал я объяснять, но был тут же прерван:

– Так что, если вы не дежурите, то пациент без вены должен оставаться? Пусть кто-нибудь поставит подключичку в шестой палате!

– Кстати, – вспомнил я. – Я хотел насчет одной пациентки вашей узнать.

– Узнавайте! – согласилась она. – Вену поставьте и узнавайте, сколько хотите!

– Поставим, не волнуйся, – пообещал я. – Она к вам двадцать второго апреля поступила… э-э… Пичужкина? Нет, Птичкина Евгения, – память моя продемонстрировала свои возможности.

– Слушайте, вам-то куда? Вам уже сколько лет? У вас семья! Чего к бедной девушке пристали? Мало мне одного вашего медбрата Жени, так еще и вы? Давайте лучше подключичку ставить, я готова помочь…

– Погоди, погоди, – у меня вдруг в голове пролетела легкая как бабочка мысль, точнее, воспоминание… Евгений и Евгения… Евгений – это наш медбрат… а Евгения – это санитарка на нейрохирургии… «вы прекрасная пара»… Я вспомнил, что видел их, когда дежурил! Но, хоть убей, не мог вспомнить, как она выглядела… – Юля! Скажи мне! Санитарка Женя, которая работает у вас…

– Ну да, – кивнула «старшая», – моя новая санитарка, а ваш Женя к ней клеится. Я его уже предупредила, что оторву ему…

– Птичкина? – перебил я ее. – Это она и есть? Пациентка Птичкина Евгения – это твоя санитарка? Так, что ли? Она в шоковой палате лежала в приемном, а потом ее к вам перевели? Правильно? То есть, она раньше работала у вас на отделении?

– Профессор, – удрученно покачала она головой, – вы вообще, кроме своей реанимации что-нибудь вокруг видите?

– Да, – кивнул я. – Теперь я понимаю, почему ее после гипогликемической комы с терапевтическим диагнозом положили не на терапию, а к вам на нейрохирургию. Потому что она у вас работает. Все понятно.

– Ничего не понятно! – эмоционально возразила она. – Девчонка поступает в больницу, в твою шоковую палату…

– Она не моя, – вставил я.

– И через день ее спихивают к нам… – продолжила Юля свой путанный рассказ.

– А почему к вам-то?

– Ты у меня спрашиваешь? К нам всех везут! Было место, вот и скинули к нам! – медсестрой овладел праведный гнев. – Девка несчастная, не помнит, ни кто она, ни откуда! Даже как звать ее, не знала… а они скинули к нам!

– А как же выяснили, что она Птичкина? – осторожно поинтересовался я, боясь спугнуть удачу. У меня появилось предчувствие!

– Ну, документы, точнее, пропуск с ней был какой-то. Там имя и фамилия…

– А фотография там была?

– Наверно была, откуда я знаю? Вы будете меня слушать? – Юля села рядом на стул. – Мы ей говорим, что ее зовут Женя, а она отвечает, что верит нам на слово, потому ничего не помнит. Откуда у нее эта гипогликемия была, хрен ее знает. Ну, мы девчонку подлечили за неделю, там еще пневмония аспирационная была, а дальше куда ее девать? На улицу же не выставишь? Я ее оставила в санитарской комнатке нашей жить, она девка порядочная, чистоплотная. Мы ей сейчас документы оформляем, как бомжу… ну, наши девчонки ей одежду принесли…