Елена Арсеньева - Твой враг во тьме

А вот Ася его ни в какой ситуации не бросила бы, Самурай это знал доподлинно. Она одна умела разгонять тьму, которая после каждого дела так и клубилась за его плечами…

Клубилась, чего уж скрывать от себя-то! Нет, Самурай относился к своему делу философски и, по большому счету, любил его, но, когда человек умирает, его душа еще какое-то время тащится за тем, кто выволок ее из тела, это же факт отнюдь не мистический, научно доказано существование каких-то там эманаций, извините за выражение! Никакие убиенные старушки-процентщицы с сестрами Лизаветами не маячили во снах Самурая, он вообще снов не видел – спал себе и спал, а все-таки рядом с Асей и со своей малышней переставал ощущать свой палец всего лишь продолжением спускового крючка.

…Конечно, настроение напарника не могло не отразиться на состоянии Самурая. А может, собственные дурные предчувствия посетили… Все-таки подготовка к акции заняла две недели, и все это время он не мог не то что съездить к своим, но даже позвонить им. И по условиям контракта еще две недели после акции ликвидаторы не должны были носа казать на поверхность жизни: предстояло отсиживаться на такой же конспиративной даче, как та, где их готовили. Пожалуй, только это и отягощало его, но и то немного, самую малость, – слишком был захвачен предстоящим делом. Македонский постепенно тоже расслабился – особенно когда увидел, что новая группа поддержки состоит из неслабеньких профессионалов. Такие спецы сразу видны. Ребята были молчаливы, но деловиты. Маленькая деталь: везли обоих ликвидаторов к Москве на очень большой скорости – километров под двести. Около постов ГАИ скорость не сбавляли, а это факт не просто говорящий – кричащий. Вопиющий. И тогда Самурай снова подумал, что ввязался в очень большую игру. Воистину историческую.

Так вот, к вопросу о заново начавшейся жизни. С этим неожиданно свалившимся подарком Лёле делать было решительно нечего. И в каких бы розовых мечтах ни блаженствовала она ночью после несостоявшегося пожара, утро поставило ее лицом к лицу с суровой реальностью: у нее нет никакого шанса снова встретить человека, в которого она влюбилась с первого взгляда.

Митрий, вроде так назвал его напарник. Митя? Дима? Дмитрий, что ли? Никогда Лёле особенно не нравилось это имя, а тут вдруг показалось, что лучше и не бывает. Она его на вкус пробовала так и этак, будто незнакомую конфету. Нет – будто какую-нибудь суперэротическую таблетку! Потому что… вот именно, потому что! Такое было ощущение, будто ее молнией ударило – и сожгло ту оболочку, которой Лёля раньше была покрыта. Она как бы вылупилась из прежней Лёльки, сама на себя смотрела с изумлением: о боже, да неужели это я?

Ну что же, на то она и любовь с первого взгляда, чтобы всего человека перевернуть!

Лёле было, конечно, с чем сравнивать. Все-таки и в университете какие-то истории амурные случались, и в книготорговой фирме «Антимиры», где она с утра до вечера нещадно крушила компьютерные клавиши, в полном смысле слова «выбивая» накладные, все время вились вокруг нее мужики. Нет, Лёля не могла сказать, что постоянно сидела с неприступно задранным носом. Но это было совсем другое! Ведь сразу отличишь свет люминесцентной лампы от солнечного, ни на миг не усомнишься, верно? Вот и она не усомнилась. А что толку? Оставалось одно: поедом есть себя за то, что стояла как дура, прижав руки к сердцу, когда он грохотал по лестнице своим снаряжением, уходя из Лёлиной жизни в ту самую неизвестность, из которой возник. Сердце – вот, на месте, никуда не делось, а он…

Нет, ну в самом деле – как быть? Что делать? Звонить в какое-то там их пожарное управление и спрашивать про неведомого Дмитрия? Да у них небось с десяток высоких блондинов с таким именем! Кстати, еще не факт, что он вообще блондин, она ведь его без шлема не видела. И потом, стоило представить, что надо кому-то объяснять, зачем Лёля его ищет… У нас же никто, от вахтера до секретарши и оперативного дежурного, никогда ничего просто так никому не скажет, сразу же начинаются допросы с пристрастием: а кто спрашивает, а почему, а не принадлежите ли вы к числу тайных агентов ЦРУ, а вы представляете, что будет, если каждый начнет спрашивать, где найти этого самого Дмитрия? Так и до третьей мировой недалеко!

Вполне может начаться. Болтун – находка для шпиона… для диверсанта… Это словечко все более властно овладевало Лёлиным сознанием. А не подстроить ли в самом деле какую-нибудь диверсию? Может, что-то и впрямь поджечь? Как бы якобы?

Пожалуй, единственное, что удержало Лёлю от очередной дурости, так это уверенность: не может такого быть, чтобы по ее новому вызову прислали снова именно Дмитрия. Пожарный ведь не участковый врач! И вообще – две бомбы в одну воронку не падают. И даже если какое-то чудо вдруг произойдет и Лёля разыщет Дмитрия, еще не факт, что он с первой же минуты заключит ее в объятия. Может, вообще сделает большие глаза. Или, что самое ужасное, просто не узнает. В конце концов, если бы Лёля произвела на него столь же неизгладимое впечатление, ему, уж наверное, легче было бы ее найти, чем ей его! Для разнообразия мог бы прийти не в латах, а в нормальном костюме или даже в джинсах и футболке, Лёля его все равно сразу бы узнала. Хотя… «зима катит в глаза», какой дурак сейчас в футболках расхаживает?

Словом, настала в Лёлиной жизни полнейшая непруха, и длилась она до того момента, когда ее маме пришла фантазия связать крючком занавески на дачные окошки.

Вообще-то Лёля всегда считала, что с мамой ей повезло. Марина Алексеевна не занудствовала, не совала нос в дела дочери, не считала себя вправе знать о ней все досконально. И, что немаловажно, готова была без трагедий смириться с фактом, что дети становятся взрослыми со всеми вытекающими отсюда последствиями. Конечно, матушка порою тоже бывала не сахар! Особенно по субботам, когда ею вдруг овладевала почти маниакальная страсть к чистоте. Жить в квартире, неделю отлично обходившейся без тщательной уборки (ежеутренние легкие отмашки метелочкой по мебели и торопливая пробежка шваброй по полам и коврам, конечно, не в счет), ей внезапно становилось невыносимо. Встав, по обыкновению, в половине седьмого, она не кидалась тотчас к письменному столу (Лёлины родители работали по договору для крупного столичного издательства над многотомником «Народная энциклопедия», в свободное же время читали лекции по славянской мифологии и народоведению в университете), а начинала шумно и увлеченно заниматься хозяйством. И Лёля, которая всю неделю, убегая на работу к девяти, только и мечтала, как выспится в выходные, понимала, что мечта ее снова не осуществится. О нет, мама не вытаскивала ее из постели, взывая к чистолюбию и сознательности. Но она столько раз за утро приоткрывала дверь в Лёлину комнату, чтобы «тихонечко» взглянуть, не продрала ли свои хорошенькие глазки эта засоня… Столь многократно «нечаянно» роняла что-нибудь в коридоре или на кухне, принимаясь громко бранить себя за неуклюжесть… Она, «забывшись», включала под Лёлиной дверью пылесос и тут же, «спохватившись», выключала его…