Елена Арсеньева - Твой враг во тьме

Все это он и выложил усатому, подтверждая, что с Нечаевыми в самом деле знаком. При Лёлькином имени тот враз стойку сделал:

– И ее знаешь? Это хорошо… Это очень хорошо, дяденька, потому что о ней речь и пойдет.

– Н-ну? – осторожненько подал Мордюков голос.

– Ну… понимаешь, я Лёлькин жених, – заявил усатый и покосился на Мордюкова, словно хотел проверить, как он к этому отнесется.

А ему-то что? Жених, муж, хахаль – дело ваше, люди добрые, дело молодое! На доброе вам здоровьичко!

– И когда свадьба? – вот и все, что сказал.

«Чебурек» блеснул зубищами… Как у волка зубы у него, точно!

– Да я хоть бы и сейчас! Не отходя от кассы! И сама Лёлька не возражает, даже наоборот. Но вот родители ее…

– Неужели против?

Мордюков слукавил, конечно, изображая удивление. Ежу понятно, что этакого усатого, черноглазого да черномазого Нечаевы и к забору на сто шагов не подпустят, не то что к доченьке своей беленькой в постельку. А что уж в ней такого особенного? Дылда белобрысая! Мордюков – мужик ничем не обиженный, а ей, версте коломенской, по плечо. Идет, бывало, поверх головы прищурится… И чего форс такой гнет? Двадцать пять уже, а все еще в девках сидит. Нет, с его Жанночкой такого не будет, это точно! Она у него махонькая такая, ладненькая да складненькая…

– Ну и чего ты от меня хочешь, не пойму?

– Пошевели мозгами, – хмыкнул черный в усы.

– Записку, что ли, передать? – опять сыграл Мордюков дурачка. – Так ведь у них небось телефон…

– Ладно тебе пинжака из себя строить. Мне твоя помощь в другом нужна. Лёлька тебя знает в лицо?

Мордюков кивнул.

– Отлично. Поедешь к ней домой и скажешь, что тебя ее мамаша послала. Мол, отец заболел, надо помочь. Пусть, мол, на субботу-воскресенье с тобой приедет. Чего конкретно говорить, это мы с тобой потом обмозгуем. Посадишь ее в свою лайбу, а возле поворота на карьер, сразу за Окским…

Он примолк, улыбнулся хищно.

– Ну, и чего будет?

– А ничего особенного. Я вас там ждать буду. Свернешь с шоссейки, остановишься, Лёля пересядет ко мне, а ты двинешь дальше, разбогатев на полкуска. Шиферу там купишь или досок…

Да уж и без советчиков нашел бы Мордюков чего купить! Только по его надобностям любое одеяло коротко будет: на ноги натянешь – макушка замерзнет. Что тут какие-то пятьсот рубликов, по теперешним-то ценам!

– Согласен, – сказал осторожно. – Только… добавить бы надо.

Тот глазом повел:

– И сколько тебе добавить? А главное – за что?

– Дело больно деликатное, – спокойно пояснил Мордюков. – «Похищение» называется! Вот если бы вы с Лёлькой сами в бега ударились – это одно. А при постороннем соучастии… Почем я знаю, может, девка за тебя уже давно раздумала идти и ты ее силком к себе в машину запихнешь? Конечно, стерпится – слюбится, а все-таки надо прибавить… минимум полстолько, а еще лучше – столько же!

У черномазого аж усы дыбом встали.

– Ты, дяденька, случайно не оборзел? Думаешь, один ты из Доскина в город ездишь? Да я вообще за четверть цены охотников найду!

– Найдешь, – покладисто кивнул Мордюков. – Только прикинь: с кем из них Лёлечка твоя согласится вот так вдруг, с печки брякнувшись, в машину сесть? А со мной поедет, потому что мы с Нечаевыми соседи, она и меня знает, и Алю, жену мою, и Жанночку, дочку.

Усатый поглядел на Мордюкова с отвращением. Подумалось: сейчас уберется клиент восвояси, и плакали в общем-то немалые денежки, однако тот вдруг подмигнул и заржал жеребцом:

– Ну ты, дяденька, крепкий мужик! Уважаю! По рукам! Сейчас получишь эти пятьсот, а когда Лёлька в моей тачке окажется – еще столько же. Устраивает?

У Мордюкова, чего врать, в горле пересохло, однако виду он никакого не подал.

– Хрен с тобой, – сказал скучным голосом. – Устраивает.

Да, похоже, Лёлька Нечаева крепко усатого зацепила. Насилу дождался, пока Мордюков остатнюю ягоду распродал, копытом бил от нетерпения. Конечно, Мордюков принцип держать не стал: спустил свою отборную ягодку всего по ничего. Ну что ж, где-то теряешь, но где-то и находишь!

Наконец погрузил Мордюков свои ящички в багажник и поехал к Лёлькиному дому, на Провиантскую, а усатый сидел рядом и все накачивал, что девке говорить да как. Подготовился он, ничего не скажешь. Всякую мелочь предусмотрел. И, главное, велел о нем Лёльке ни полусловом не обмолвиться. Мордюков пообещал, конечно, но сам смекнул кое-что. Похоже, не только родители, но и сама невеста жениха своего не больно жалует. Небось дала от ворот поворот, а ему загорелось – вынь да положь. Они, черномазые, до наших баб охочие, особенно до таких белобрысых, как Лёлька. Увезет куда-нибудь в горы, будет она там третьей или четвертой женой… А сама виновата, не дразни мужика! Сучка не захочет – кобель не вскочит. У Мордюкова Жанночка не такая, нет, он умеет семью в ежовых рукавицах держать, это и Аля, жена его, подтвердит…

Ну, ладно, пока суд да дело, приехал он к Лёльке, взобрался на пятый этаж, в дверь позвонил. Лёлька дома была, слава богу.

Сначала через дверь разговаривала, потом вспомнила Мордюкова – открыла. Но в комнаты не пригласила – продержала в коридоре, поганка. Ростом под потолок вымахала, а вести себя… Его Жанночке только тринадцать, а она уже всему такому обучена, как взрослая!

Лёльку Мордюков давно не видел, а сейчас присмотрелся к ней – и диву дался. Тот, усатый, мужик хоть куда, даром что черный. И что он в ней нашел? Желтая, тощая, под глазами синяки… Может, в положении уже? Запросто! И ей еще повезло, что черный – мужчина порядочный. Вдобавок она была вся зареванная, а как про отца Мордюков сказал басню, вообще в три ручья слезы хлынули. Она даже и спрашивать ничего особенно не стала, Мордюков ее тепленькую взял. Так что зря они с усатым целый «план Барбароссы» сочиняли. Покидала Лёлька в сумку какие-то вещички, переоделась в штаны и маечку – и поехали. Мордюков, конечно, слова не сказал, хотя своей дочке не давал в штанах ходить, задницу всем показывать. Ничего, у того мусульмана Лёлька не больно-то в джинсах побегает! Небось еще и паранджу на морду навесить придется!

Очень Мордюкова это позабавило, он едва ржать не начал, но вовремя спохватился.

Вышли во двор. Мордюков огляделся неприметно, но знакомца своего усатого не обнаружил: он уже смыться успел. Небось вовсю жмет к тому повороту на карьер. Ох, черт, Мордюков ведь совсем забыл спросить, какая у него машина, кто ждать будет. Да ладно, как-нибудь…

– Садись, – говорит.

Лёлька села рядом, сумку в ноги бросила. И за всю дорогу хоть бы слово сказала – сидела мрачная-мрачная!

Ну, Мордюков тоже не лез с разговорами. Больно надо! Он продолжал бы путь в приятном и ровном состоянии духа, когда бы не точило беспокойство: отдаст ли усатый остатние денежки? Или жаба его давить станет? Ох уж эта жаба-жадность, она человека вообще способна насмерть задушить, не то что заставить зажать какие-нибудь несчастные полкуска! Что бы такое придумать, чтоб уж наверняка заставить его раскошелиться? Может, заблокировать изнутри дверцы и крикнуть: не откроюсь, мол, и невесту твою не отдам, покуда не шваркнешь денежки на бочку!