Юрий Герман - Повести и рассказы о советской милиции

Мягкенький говорил именно с ним.

– Ладно, – подытожил зам, когда я, краснея и сбиваясь, изложил ему цель приезда. – Спали вы, товарищи, долго.

Много воды утекло… Знаете, сколько людей проезжает через Альметьевскую? Сотни и даже тысячи! Н-да, сладко почивали… – Он задумался. – Вообще таких что-то не припомню. Мы этих аферистов знаем всех. А тот Сергей

Денисов, случаем, не родственник нашего Денисова? Который помер недавно?

– Племянник, – подтвердил я.

– Скажи-ка! Как будто семья примерная. Отец его там у вас, кажется, в правлении колхоза?

– В сельсовете, – сказал я, – депутат.

– Смотри-ка, – усмехнулся Савченко. – Как это получается? Не уследил, выходит?

Мне стало обидно за Арефу. Через каких-нибудь полчаса я буду сидеть с ним за одним столом, пить обязательный для гостей чай…

– Мы считаем… В основном интересуется лошадьми

Дратенко…

– Вы считаете, – снова усмехнулся капитан и набрал номер. – Степа, зайди. – Он положил трубку, потер руки, глядя в окно. – Пошел хлеб. Теперь ни сна, ни отдыха…

Всех почти разогнал по колхозам.

В комнату вошел коренастый, лет шестидесяти, сильно припадающий на одну ногу мужчина в штатском. Он ежеминутно поправлял широкой пятерней прямые волосы, падавшие на глаза, и с угрюмым любопытством бросал на меня взгляды.

– Степа, тут товарищ из Краснопартизанска. Не припомнишь такого Дратенко? Специалист по лошадям?

Степа, которого мне капитан так и не представил, сильно выставляя вперед челюсть, просто ответил:

– Знаю. – И, обернувшись ко мне, спросил: – Васька?

– Так точно, товарищ… – Я вопросительно посмотрел на него, ожидая, что мне хотя бы скажут его звание или должность. Но я так и не был в это посвящен.

– Что он у вас натворил? – смотрел на меня в упор

Степа, опираясь сильной рукой на стул.

– Разыскиваем, – неопределенно ответил я.

– На блины хотите пригласить? – без тени юмора спросил Степа.

– Подозревается в краже породистого скакуна.

– Давно увели лошадку-то?

– В июле…

– Да, в июле Дратенко тут был. На линейке, запряженной двумя лошадьми.

Я сообщил подробные приметы Маркиза. Степа, подумав, сказал:

– Одного коня я помню. Вороной. А другой, врать не буду, не знаю. Кажется, светлый.

– Дратенко один был или с кем-нибудь?

– Их несколько сидело на линейке. Прокатились по станице лихо, почти не задерживаясь…

Вот и все сведения, какие я получил в Альметьевском

РОВДе.

Но меня так заинтересовала личность Степы, что я справился о нем у дежурного. После моего долгого визита к замначальника лейтенант стал словоохотливее.

– Степан Гаврилович – сила! Всех лошадей и лошадников знает в области. Что там в области, думаю, по всему югу, до самого Кавказа. Лихой, говорят, кавалерист был. В

отряде самого Огнева воевал…

– А кто такой Огнев? – спросил я.

– Ты Огнева не знаешь?

– Не знаю, – честно признался я. Лейтенант покачал головой:

– Про выстрел с «Авроры» знаешь?

– Это каждый школьник знает.

– Правильно. А мало кому известно, что орудием, которое произвело этот выстрел, командовал Огнев Евдоким

Павлович. Из соседней станицы Пролетарской. После уж, в гражданскую, он сюда вернулся. Командовал отрядом под началом Пархоменко. Погиб как герой. Так вот, наш Степан Гаврилович в отряде Огнева начинал. В Отечественную получил ранение. Демобилизовался и пошел в милицию. Еще вопросы есть?

…Через час мы сидели с Арефой в хате вдовы Андрея

Денисова. Признаться, кочки меня изрядно порастрясли, и разыгрался волчий аппетит. Все мои помыслы были обращены к кухне, где хлопотала Мирикло. Я спросил Арефу,

чем это так привлек его соотечественников Маркиз. Жеребца ведь выбраковали зоотехники колхоза.

– Маркиза выбраковали из производителей, – пояснил старый цыган. – А конь красивый. Это у нас почитается в первую очередь. Цыган выбирает коня, как невесту. Чтобы самому было приятно и другие сказали, что красив. Маркиз

– видный. Благородный статью. А без осанки и конь – корова. Правда, есть и у него свои недостатки: злой, заносчивый. Только ты никому об этом не говори, – шутливо сказал Арефа.

– Почему?

– У нас, у цыган, самым большим грехом считалось выдать, какой есть скрытый изъян в лошади. Особенно покупателю. За это в старое время били. Крепко били. И

владелец лошади и другие. Все били. Вообще предательство не любили. Что знаешь, держи при себе…

– А если убийство? Молчать ведь – преступление.

Арефа пожал плечами:

– Конечно, это так… Но в старое время донести за убийство промеж себя тоже считалось позорным. Судили своим судом. По справедливости.

– Убивали? – спросил я.

– Зачем? – удивился Арефа. – Смысл какой? Убийства случались в основном по пьяной драке. Или из-за ревности.

А рассуждали так: к чему еще одного убивать, сирот плодить и еще одну вдову оставлять? Виновный должен был откупиться деньгами. В зависимости от состояния и нужды осиротевшей семьи. Что касается ревности – здесь посторонние не судьи. Кто может оценить меру любви? Измена, может, похлеще, чем другое, бьет.

– Постойте, постойте. Но это же сокрытие преступления! – не удержался я.

– Да, да, а как же! – быстро согласился Арефа. Но было видно, что к этому вопросу он относится по-своему. Он лукаво улыбнулся и добавил: – То ж в старое время…

Другие нравы. Цыган со всех сторон бесправными держали. Они уже с рождения числились как бы в преступниках.

Цыган – значит, вор, обманщик, махинатор… Ну, а если еще свои своего выдавать властям стали бы, как смотреть друг другу в глаза?

Я задумался над его словами. В них была своя горькая правда.

На столе легонько посвистывал самовар. Серебряный.

Точная копия с того, что имелся у Арефы, «Баташов».

Мирикло, вдова Андрея, в темном кружевном платке, безмолвно появлялась в комнате и так же тихо уходила на кухню, откуда доносился запах мокрого птичьего пера и вареной курицы.

Интересно, для кого задумано это почетное угощение?

И вообще прилично ли мне, представителю закона, который ведет в настоящее время официальную проверку, сидеть за одним столом с отцом предполагаемого преступника и вести непринужденную беседу, ожидая угощения с его стороны?

Странное дело, но мне казалось, что я просто в гостях.

– Тяжело ей, – сказал Арефа, когда его сноха в очередной раз что-то поставила на стол и вышла. – Любой бабе в ее годах тяжело остаться без хозяина. Это уж все. Вдовство на всю остальную жизнь.

– Конечно, – согласился я, – потерять кормильца…

– Не это самое страшное, – вздохнул Арефа. – Мирикло себя прокормит. – Он усмехнулся. – И еще любого мужика в придачу. Шьет на фабрике и дома. У нас в старое время, сам понимаешь, – его глаза опять сверкнули лукавинкой, –